— Я надеюсь, что мне было хорошо, — я чуть сбавила эмоциональность в голосе, чтобы совсем не добивать мою Никусю. Пусть сначала успокоится, а дальше посмотрим, что делать. — Не бойся, Сквознячок, мы обязательно разберёмся, что было вчера…
Я убрала телефон в сумку и нырнула между двух внедорожников, а оттуда уже вбежала в густую яблоневую рощицу, соединяющую два двора.
Тело болело всё! И это не метафора. Я чувствовала каждую мышцу, каждую косточку! Все ныло, хрустело, а про задницу я вообще молчу. На правой булке до сих пор алый след от его «нравоучений». Сука… Но прикольно было.
По коже вмиг поползли предательские мураши, а воспоминания фантомными касаниями стали снимать боль. Я даже в какой-то момент от удовольствия закрыла глаза, за что и поплатилась. Каблук все-таки отпал. Всего в шаге от дома. Позорище!
Влетела я в подъезд пулей.
— О… Люда, — противный скрипучий голос застал меня, когда я потянулась достать почту из ящика. — Каблук сломался?
— Ага, — я обернулась и дружелюбно кивнула соседке, кажется, со второго этажа. Эта рыжая стервозина вечно пристает со своими вопросами, ещё и смотрит как сотрудник транспортной безопасности на досмотре в аэропорту. — Бывает.
— У нас в доме шикарный ремонт обуви, — рыжуха поспешно выдернула из своего ящика рекламные буклеты и бросилась за мной к лифтам. — Хотя… Ты ж адвокатесса, можешь себе и новые позволить.
Адвокатесса…
Адвокатесса…
Меня током прошибло. За всю карьеру меня раза три так называли. Да меня и бесило это, если честно. В профессии намного проще функционировать, когда ты не привязываешься к полу. Я на равных разговариваю с мужчинами, как в стенах своего офиса, так и в зале суда, и от них жду подобного. А эти новомодные тенденции мне чужды.
Оттого и в эсэмэске той меня это слово зацепило. И сейчас. Я медленно вошла в кабинку, краем глаза увидев её откровенно ликующее выражение лица, и замерла внезапно, отчего женщина практически впечаталась мне в спину.
— Ты, что ли? — прохрипела я, обернувшись. Расставила руки так, чтобы и створки не закрылись, и чтобы она не смогла войти. А мне и не нужен был ответ, всё читалось в её тупом выражении полного шока. Она хлопала глазищами так, будто упорхнуть отсюда хотела.
— А бабой быть нужно! — вдруг заверещала она, сделав пару шагов к стене. — А не роботом. Ясно? Ты ж домой приходишь затемно, в выходные уже в семь утра пыхтишь своей иномаркой у меня под окнами, вместо того, чтобы мужу блинчики печь. Деловая вся такая, куда нам до тебя? Лицо вечно задумчивое, будто в мозгах твоих что-то копошится умное. Но я-то вижу, что дура ты последняя. Женщина рождается, чтобы боготворить своего мужчину, чтобы делать его жизнь ярче, слаще, комфортнее. А ты? Эх… Жопу свою только по бутикам, спа и спортзалам таскаешь, вот только что-то она больше не худеет у тебя! Застыла бесформенным мешком картошки, за который и ущипнуть брезгливо.
Её яд фонтаном расплескивался, топя все вокруг отравляющей завистью.
— А ты прям жизнь мужчинам раскрашиваешь, да? — внезапно захохотала я, осматривая свою «соперницу» с ног до головы. Бархатный халатик в цветочек, очевидно, свекровка шила, чтобы к семейникам в рябинку подходило. На ногах резиновые стоптанные на один бок шлепки ядовито-желтого цвета, надетые на розовенькие носочки в сердечко.
— Конечно! Потому что каждый должен знать своё место, Люда. А ты заигралась, фифой важной прикидываешься, а сама из себя ничего не представляешь.
— Ну, слава Богу. Хоть кто-то глаза мне раскрыл. А то жила, как дура последняя, за тридцать семь лет так мудрости женской и не познала. А ты молодец. Шустрая. Лен… Кать… Как тебя там?
— Камилла, — обиженно шмыгнула носом рыжуха и даже решила расслабиться, решив, что я прям правду ей говорю.
— И выглядишь отлично. Сколько тебе?
— Тридцать девять, — захихикала она и стала кружиться, демонстрируя врожденную худобу и подростковую угловатость. Она уж и забыла, что мы, вообще-то, мужика здесь делим с ней. Сияла, как витрина в кондитерской, все поглаживала себя по халатику и кружилась… кружилась… Мотыляя копной тусклых кудрях.
— Ага. А что ж ты за тридцать девять мужика-то себе не нашла? Ну такого, своего, чтобы и жизнь его раскрасить, и борщом накормить, и любовью задушить? Что ж ты душишь женатых? И много их у тебя? Ещё соседи имеются?
— Чтооо? — соседушка стала заикаться, а по щекам поползли пятна.
— Ты старайся, Лена. Лучше старайся. Хочешь, я тебе фломастеры подарю? Хорошие, чтобы водой было не смыть…
Дверь в подъезде хлопнула, и уже через мгновение между нами встала старшая по подъезду, моя хорошая знакомая Маша Иванецкая.