- Клавдия, ваша жестокость меня уже не удивляет. Но хотя бы попытайтесь вспомнить молодость. Первую любовь…
- Это Гришку, что ли? И на кой мне его вспоминать? Это я тогда, деревенской дурочкой, клюнула на пиджак и гитару. Пятнадцать лет мне едва сравнялось, в город впервые попала, да сразу в барский дом. Глаза только успевала растопыривать на городские чудеса. Вот и влюбилась в выпивоху и гуляку.
Соня слегка приоткрыла глаза и сквозь опущенные ресницы постаралась оценить обстановку. Наверное, это сон. Или она сошла с ума от горя. Непрошеные гостьи удобно устроились за столом в кухонной зоне. Маленькая сухонькая старушка с идеально прямой спиной и завитыми кудельками редких белоснежных волос в светло-сиреневом платье и толстая бабка в трех серых платках: один – на голове, другой – на плечах, третий повязан вокруг поясницы поверх юбки с аляповатым цветочным узором.
- Ах, причем тут ваш Гришка. У меня сердце разрывается, когда я вижу страдания юной души. Мужчина никогда не ценит тех, кто отдает ему свою молодость, свою душу. Как, как он мог предать такую любовь! Я еще на прошлой неделе заподозрила неладное, когда он принес розы, забыв, что малышка их не любит. А позавчера этот тиран отказался от ужина. Влюбленное дитя полдня готовила, а он сказал, что не голоден! И вот теперь – измена…
- Нет! – забыв о конспирации, Соня вскочила с кровати. – Что за чушь вы тут несёте! Какая измена! Она – просто друг, Зайцева! И ей уже тридцать, и она толстая! Арсений меня любит! А ужин есть не стал, потому что я стейки неправильно пожарила, они вообще не жевались. Арсений сказал, что не голоден, чтобы не обижать меня! А розы… На самом деле они мне нравятся, я просто…Просто хотела быть оригинальной.
- Я ж и говорю, с жиру бесится, - бабка в платках ехидно улыбнулась.
- А вы вообще кто? Как вы сюда попали? – перешла в наступление Соня.
- Ах, простите нас, мы не представились, - смутилась старушка в сиреневом, - меня зовут Калерия Илларионовна, а моя визави – Клавдия Осиповна. Сюда мы попали через отдушину.
Калерия Илларионовна указала изящной ручкой в старческой гречке на приоткрытую дверцу под потолком. Соня отказывалась верить и ушам, и глазам, и собственному рассудку:
- Вы хотите сказать, что вы…
- Да, моя милая, мы – призраки. Или привидения, как вам больше нравится.
- Вас что, убили в этом доме? – Соне стало немного страшно.
- Еще чего не хватало, - передернула плечами Клавдия Осиповна, - сами преставились, в положенный срок.
- Кому представились? – не поняла Соня.
- Клавдия Осиповна хочет сказать, что мы умерли своей смертью, в глубокой старости, - пояснила Калерия Илларионовна, - хотя я предпочла бы смерть более раннюю, когда мою кончину оплакивали бы, а в последний путь провожали бы любящие люди.
- Любящие люди – это ты про своего полюбовника-генерала, что ли? – поинтересовалась Клавдия Осиповна.
- Ах, вы всегда все стремитесь опошлить, - Калерия Илларионовна обидчиво-скорбно поджала губы.
- Так вы – та самая балерина? - догадалась Соня. – Лю..то есть возлюбленная губернатора?
- Петр Васильевич был не губернатором, а предводителем дворянства, - поправила Калерия Илларионовна, явно польщенная тем, что Соня её узнала.
- А в интернете написано, что вы эмигрировали после революции и блистали на сценах Европы.
- Как же, блистала она, - подала голос Клавдия Осиповна.
- Нет, милая дитя, это неправда, - подчеркнуто не обращая внимания на шпильку, покачала головой Калерия Илларионовна, - в 1917-м мне было сорок лет с лишком. Я уже давно не танцевала. Пётр Васильевич скончался за три года до революции. Все, что осталось мне – эта квартира, небольшие сбережения и воспоминания.
- Ах, бедная-несчастная! – возмутилась Клавдия. – Только квартира ей и осталась с воспоминаниями в придачу! А я?
- Клавдия Осиповна много лет служила у меня кухаркой, - пояснила Калерия Илларионовна, - а после смерти Петра Васильевича, несмотря на свой непростой характер, стала моим ангелом-хранителем.