Толпа дружно подхватила ее посыл и от души засмеялась. Но один, потенциальный викинг, все же нашелся, и что-то попробовал возразить против какой-то, вдруг свалившейся на них, коллективной несостоятельности. На что блондинка, оглядев его, ответила:
- Сходи бухгалтерию свою перетряхни.
Затем она вздохнула, и добавила.
- Хотя, мы бабы сами и виноваты. Захотели, чтобы мы вдруг стали с мужиками равны, чтоб занимались тем же самым, добычей. Это все равно, что те древние наши мамочки, мамонта на ужин бы сами притаскивали. Ну, ладно, пускай. Но потом мы хотим, чтоб мужик нас впечатлял. А чем?
Блондинка снова выпрямилась, и продолжила.
- А еще Глеб говорит, что главное здоровье. Остальное все приложится. Вот только скажите мне, как это приложение скачать?
Она покрутила в руках свой телефон.
- Вот здоровья у меня, хоть отбавляй. А приложение со счастьем никак не появляется. Зато несчастья, как мухи на варенье.
Она посмотрела на Глеба. Потом снова на Дмитрия, и подмигнула ему.
- Вообще-то, это был мой бар. Но он мне больше проблем доставлял, чем заработка. Напротив,- она махнула рукой,- там, открылся крутой ресторан. Дальше по дороге японские суши. Такие же японские, как я мармеладный Джо. Хотя, я тоже их пробовала делать, но у меня их не брали. Ну не хрень, скажи? Оказалась я, в общем, в жопе.
Но Глеб просил, чтоб я не выражалась так, и пояснил мне, что я пока туда не попала, в жопу в смысле, просто оказалась съеденной финансовой машиной нашего социума. Что для любого дела нужна своя особенная идея. А я заурядной неудачницей была. А очень хотелось быть просто особенной. А потом я подсела на вот это,- она снова ткнула указательным пальцем в стакан,- бывало, просыпалась среди зала, в стельку пьяная, в кассе пусто, выпивка улетучилась, холодильник пустой. Вот, Глебушка и выкупил бар у меня, пока я себя и саму халабуду не доконала. Помог мне, короче, с достоинством и с высоко поднятой головой из бизнеса выйти.
Блондинка выпрямилась на стуле, подала вперед грудь.
- Теперь я уже просто, будучи съеденной,- она снова посмотрела на Глеба,- и пока еще не в жопе, но блуждаю по организму нашего социума, и жду свой свет в конце тоннеля, о котором много слышала. Когда же он уже выпустит меня на свободу.
Дмитрий посмотрел на нее.
- Глеб прав. Прав вдвойне. Первый раз – это когда говорит, что ты этим пойлом себе не поможешь. Да, пьяной тебе лучше слышится зов твоего собственного дна, на которое тебе хочется посмотреть. Но скажу тебе, лучше не надо. Поверь мне,- теперь уже Димка наклонился к ней, и прошептал,- я знаю, о чем говорю. И знаю, о чем ты говоришь, когда хочешь туда отправиться. Я его исследовал очень хорошо. Оно захватило тебя, как и меня, и своими щупальцами, держит.
Второй раз Глеб прав, когда не стал тебе помогать, а просто забрал твою проблему. Черт, он и правда, тебя отстирал! Как самурай отрубил отравленный палец, чтоб гангрена не съела всю руку. А ты не поняла этого. Но ты не виновата. Мы люди, как-то неправильно из этой глины слеплены. Видно, когда создатель нас лепил, грустил он крепко. Мы лучше помним там, где нам больно, а не там, где, действительно помогли. Вот только это свое больно с какой-то странной нежностью помним. Потому, скажу вот так, мы эти болячки не топим в стакане. Нет. Мы свои проблемки в нем смакуем. Вместо воблы и сухарей.
Он поднялся, отстранился от нее и сел на стул. Глянул на Глеба.
- Хотел знать, кто же правит этим миром? А ты посмотри, кого в нас больше? Создателя или потребителя? Кто недоволен Его работой больше всех? Я отвечу.
Дмитрий еще хлебнул, и продолжил.
- Вот я свою былую боль вспоминаю с трепетом в душе. И детский садик - самое яркое мое воспоминание. А тогда я словно в ад попал. Ведь оказался я один на один с теми, кто меня хуже себя считал.
- Почему же это?- поинтересовалась блондинка,- ты такой хороший.
- За непреднамеренный угон одного транспортного средства.
- Из детского садика? Да ты рецидивист!
Толпа вокруг стойки дружно посмеялась. А Дмитрий, снова воодушевившись, продолжал.
- Нет, из Адика. Мое самое яркое воспоминание – это детский ад! Да, я не оговорился не сад, а именно ад. Именно туда меня изгнали родители из прекрасного домашнего сада. Ладно, что хоть вечерами позволяли в него возвращаться. Господь Адаму такого не позволял. Он его быстро и жестко заставил повзрослеть. Но и мне все равно было не сладко. Тот запах, тот жесткий свет от белых ламп, странные незнакомые люди, местами страшные. Все было так неестественно.