- Нет,- настаивал Глеб,- то, что ты говоришь, скажу, как-то страшно.
- Для того я и опускался туда, чтоб было страшно, чтоб ощутить этот реальный страх. Я знаю, о чем говорю. Ты помогаешь этим людям. Возможно. Спорить не буду. Но их страдание для тебя масло в твоей лампе. И это не скажу, что плохо. Не знаю. Ты помогаешь им, они тебе.
- Да, рубишь ты не слабо, своим самурайским мечем,- проговорил Глеб,- но я скажу так. На самом деле проблема не в самих людях. Не в таких, как ты и я, и Костян, не в ней,- он указал на блондинку,- проблема в том, что наш мир создавался ремесленниками. И творец наш – он тоже ни кто иной, как ремесленник. Но в один момент мы отдали управление финансистам. Они ни разу в жизни ничего не создали, но все уже продали по нескольку раз. Ты свои картины без них не продашь. Они их оценят и скажут, достойны они внимания или нет. Понимаешь? Финансисты. Я в финансах не сек никогда. Я ремесленник. В силу бизнеса пришлось в финансах разбираться. Костян – он тоже ремесленник. Ты – тоже ремесленник.
Глеб вышел снова из-за стойки и уселся рядом с Дмитрием на стул.
- Я всегда говорю так. Надо делать то, что лучше получается. То, что есть твое ремесло. А, как я понимаю, стройка и погрузка цемента – это не твое. Да и таская цемент или чем-то подобным занимаясь, ты денег не заработаешь. Это не те деньги. Вот в чем главная хитрость этих финансистов! Здесь ты получаешь деньги крючки. Они также быстро исчезают, как и тяжело зарабатываются. Они предназначены только для того, чтобы зацепить тебя, и притянуть обратно, вагоны грузить. Или стены штукатурить, или на еще какую-нибудь подобную работу. А сами они пользуются деньгами-билетами. Но эти деньги не зарабатываются. Они приходят. Их тебе приносят другие люди. Чувствуешь разницу? Чтобы подняться, нужны деньги билеты. Они покупают все, что нужно для хорошей жизни. Я знаю, о чем говорю, потому что, да, я уже побывал там наверху.
Теперь пришла очередь Дмитрия смеяться.
- Эй, брат, да ты сказал то же самое, что я тебе уже битый час пытаюсь втолковать. Деньги-крючки – это деньги дна. А, как ты там их назвал, деньги-билеты – это деньги верха!
- Я все поняла! Я поняла, кто правит миром!
Блондинка хлопнула в ладоши. И посмотрела на Глеба.
- Самый главный в нашем мире это - потребитель финансист с напрочь отмороженным состраданием.
Костян, в это время наливавший пиво, посмотрел на нее. Осмотрел всех. Пиво в бокале поднялось до самых краев и подняло пену.
- Черт!- воскликнул он,- потребитель, финансист с отмороженным состраданием, это же просто пена, бесполезная и безвкусная пена.
Он взял нож и срезал пену. Она бесформенной массой упала на стол и принялась таять.
Картина восьмая. Проповедник и вешатель
Лифт тронулся, проследовал несколько метров своего законного пути, и остановился. Говоря принятым в народе языком, застрял. Застрял, и это в таком-то здании, где аренда по паре сотней долларов за метр?!
- Черт.
Дмитрий поднял голову, уже повинуясь свежей, только появившейся привычке – смотреть куда-то вверх. Но по глазам больно ударил свет потолочной лампы, заставив тут же клевать головой вниз. А она, будучи наполненной какой-то жидкой болью, а вовсе не мозгами, в тот же момент, заиграла уже своими лампами, всех оттенков красного.
Он уставился на штаны – еще одна новая привычка. Но это были уже другие штаны. Те так в пятнах и остались. Глеб не смог их оттирать. Художник их поменял на новые, и более деловые. Не совсем помнил только как. Да и то, как в студию добрался, помнил плохо тоже. Хорошо в память только врезалась не выключенная лампа, раскалившаяся уже до красна. И занавеска, болтавшаяся между ею и открытым окном. Живо снова предстала картина таинственного художника, писавшего ночью картину.
А выключи он лампу, не появился б тот злосчастный призрачный художник, и провел бы ночь он дома. И приехал бы на встречу, от которой зависела его дальнейшая жизнь в этом социальном мире вовремя и во здравии добром. Да и не смотрел бы сейчас на попавшего вместе с ним в эту мелкую городскую беду бесившего его пацана и его мамашу. Пускай и достаточно очаровательную. Внешне, по крайней мере.
Дмитрий медленно пошевелился, хотел, было, куда-то пойти, и даже побежать, но куда ж тут пойдешь, да побежишь? Хотя и цель-то его визита, адрес, что был на визитной карточке, что он держал, была всего в паре-тройке этажей над ним. Он установил свое тело посреди кабины, посмотрел на панель с кнопками, покосился на вдруг замершего малыша и его, также вдруг, напуганную молодую красавицу маму. И без того перегруженный и перегретый организм выпустил даже глазу заметное облачко похмельного пара. Оно покружило в пределах ауры хозяина и тут же вернулось в виде испарины на лбу, щеках и шее. А бешеный малец принялся носиться по кругу. Вокруг Дмитрия, примешивая к кружившейся голове еще и рвотные позывы в желудке. Он носился и кружился, а Дмитрий даже уже раздумывал, как его могло бы вырвать, может, подбивая этого нарезавшего кольца стервеца, на очередном его кругу?