- Даже... если ты думаешь...
- Ничего! - с жаром воскликнул он. - Ничего я не думаю! Но тебе нельзя здесь оставаться.
- Да, да, я ухожу.
- Куда?
- Куда? Куда угодно, лишь бы подальше... от этого!
Она с ужасом и отвращением взглянула на то, что лежало у его ног.
- Я пойду с тобой.
- Нет, нет, - прошептала она.
- Пошли! - резко сказал Мармадьюк. - Но сначала надо спрятать вот это. - Он хмуро посмотрел на ружье. Это был великолепный охотничий экземпляр с серебряной пластиной, на которой было выгравировано имя владельца: "ЭБЕНИЗЕР БАЙВУД".
- Оно висело на кухне, - едва слышно прошептала Ева. - Спрячь, спрячь его! Пойдем, я покажу, где можно его спрятать!
Она привела его к дереву, покосившемуся от старости, и показала узкую расщелину в изуродованном стволе, куда джентльмен и сунул ружье прикладом вперед. Мармадьюк услышал, как где-то внизу раздался глухой стук и от всей души пожелал этому ружью побыстрее проржаветь, сгнить и больше никогда не попадаться никому на глаза. Он повернулся к Еве-Энн, протянул ей руку и тут заметил, что девушка рассматривает его со странным вниманием.
- Он был очень злым человеком, дурным и злым! - прошептала она.
- Боже, прости его! - ответил сэр Мармадьюк.
- И он собирался убить тебя...
- Ева. Ева-Энн... дитя мое, ты хочешь сказать, что в этом и была причина?
- Пойдем! - прошептала она, вздрогнув. - Пойдем! - и она бросилась в чащу леса.
Пробежав по узкой тропинке, она внезапно остановилась. Мармадьюк услышал, как в темноте девушка судорожно всхлипнула. Он поспешил за ней. Ева прислонилась к стволу дерева, уткнув лицо в ладони, тело ее сотрясали рыдания.
- Ева, что случилось?
- Джон... если они схватят меня... они закуют в кандалы и повесят. Я буду качаться на виселице на одном из перекрестков.
Сэр Мармадьюк отшатнулся, теперь уже его душу объял ужас.
- Нет! - вскричал он. - Не думай об этом! Никто не заподозрит тебя, не посмеет!
- Дентон заподозрит, - всхлипнула она.
- Дентон?
- Да, он видел, как я вырывалась из мерзких лап Брендиша. Он видел, как я ударила его.
Сэр Мармадьюк замер, пораженный. Надо же, именно Дентон видел все! Этот ничтожный прихлебатель. Очень осторожно Мармадьюк взял девушку за плечи, повернул к себе и взглянул ей прямо в глаза.
- Мое бедное дитя, - мягко попросил он, - расскажи мне, что произошло.
- Они встретили меня в лесу. Начали смеяться, говорить всякие дурные, грязные слова о нас с тобой. Эсквайр Брендиш схватил меня, а Дентон все смеялся и продолжал обзывать меня. Он и не думал остановливать эсквайра.
Девушка замолчала.
- Что было потом? - тихо спросил Мармадьюк.
- Я вырвалась и побежала.
- А потом?
Ева затрясла головой.
- А ружье?
Она кинула на него безумный взгляд.
- Больше я ничего не могу сказать тебе... О, Джон, я не могу... я не должна.
- Где было ружье? - хрипло спросил он. - Ты сама взяла его? Откуда оно у тебя, скажи мне!
- Нет, Джон, не могу! - прошептала она. - Не могу, даже если меня должны будут повесить, как тех бедняг...
Ее вновь затрясло, она съежилась и, опустилась на землю, прислонилась к стволу дерева. Сэр Мармадьюк беспомощно смотрел на нее. В сильнейшем возбуждении он схватил трость, судорожно согнул ее, и она вдруг сломалась. Он с недоумением уставился на обломки. Когда он вновь заговорил, голос его звучал ровно, к джентльмену вернулась его обычная надменность.
- Ева-Энн, - сказал сэр Мармадьюк, с улыбкой глядя на трость, успокойся. Не надо бояться, никто не заподозрит тебя. Никто, даже этот мерзавец Дентон! Подожди меня здесь, тебе нельзя возвращаться одной, так что подожди меня, обещаешь?
Она молча кивнула, Мармадьюк резко повернулся и побежал назад по извилистой тропинке, не обращая внимания на ветви шиповника и ежевики, хлеставшие по лицу. Он остановился у распростертого на траве тела, взглянул в остекленевшие глаза, устремленные в ночное небо. Сэр Мармадьюк постоял у бездыханного тела, затем сделал резкое движение рукой и не оглядываясь поспешил назад к Еве. Она сидела все в той же позе, подтянув колени к подбородку и неподвижно глядя перед собой.
- Пойдем же, дитя мое! - он протянул ей обе руки.
Она встала, и они пошли рядом. Ева-Энн все еще крепко сжимала его ладонь, уцепившись за нее обеими руками, словно перепуганный потерявшийся ребенок.
- О, Джон, мой добрый, добрый друг, - вдруг прошептала она, - если бы не ты, я бы погибла. Это Господь послал мне тебя.
- Да, - серьезно ответил сэр Мармадьюк, - я думаю, ты права.
- Куда мы идем, Джон? Где ты хочешь спрятать меня?
- Нигде, - беззаботно ответил он. - В этом нет никакой необходимости.
- Нет... необходимости? - запинаясь, переспросила она.
- Да, дитя мое, совершенно никакой. Я отведу тебя домой, в Монкс-Уоррен.
- Нет! - крикнула девушка, ее снова охватила паника. - Только не домой! Я не могу, не смею,... не должна!
- Ева, - мягко сказал он, - Ева-Энн, успокойся. Теперь никто не заподозрит тебя.
- Они заподозрят, Джон! Они будут вынуждены сделать это!
- Вынуждены? Что это значит?
Вместо ответа она выпустила его руку и быстро побежала вперед, словно одержимая какой-то идеей.
- Я отправляюсь в Лондон! - решительно крикнула она своему спутнику. Да, в Лондон! Табита спрячет меня. Я еду в Лондон!
Наконец они выбрались из угрюмого ночного леса, и, не сговариваясь, обернулись и посмотрели назад. Там, в глубине чащи меж черных теней распростерлось то, что недавно было эсквайром Брендишем, а рядом валялись обломки трости с золотым набалдашником.
Глава IX,
в которой герои пускаются в бегство
Взошла луна и уставилась на путников с безоблачных небес круглым желтым глазом. Ее свет таил в себе угрозу для любого беглеца, призрачно-бледные лучи превращали каждую тень в чудовище, каждое дерево - в укрытие для мстительных рук или внимательных глаз. Жестокая луна. Всевидящая луна. Ее холодный, безжалостный свет позволял сэру Мармадьюку видеть мертвенную бледность щек своей спутницы и ужас, застывший в ее глазах. Девушка время от времени замирала, вглядываясь и вслушиваясь в темноту, затем вновь устремлялась вперед с отчаянием загнанного зверя. Сэр Мармадьюк, прихрамывал, но старался не отставать от Евы-Энн; он почти забыл о тесных сапогах и натруженных конечностях.
- Послушай, дитя мое, - как можно спокойнее обратился он к девушке. Уверяю, твои опасения напрасны.
- Быстрее! - умоляюще прошептала она в ответ. - Что там за шелест? Вон там, в тени! Вот опять! О Боже, они уже идут!
- Да нет же, это всего лишь ветер. Кусты по ночам всегда полны странных звуков, ты знаешь об этом не хуже меня.
- Но посмотри же, вон из-за тех кустов за нами кто-то наблюдает!
- Только в твоем воображении, дитя мое. Это всего лишь отблеск луны на листьях. Да и к тому же, пойми, милая Ева, если нас даже выследят, никому в голову не придет остановить тебя...
- Они схватят меня, конечно же, схватят! Поэтому я бегу, поэтому я боюсь...
- Бедное мое дитя, ты совсем потеряла рассудок, но это, впрочем, и неудивительно. Но, успокойся же, прошу тебя!
- Хорошо, Джон, я постараюсь, но я ведь всегда была трусихой. Прости меня!
- Дай мне твою руку.
- Ты так ласков и добр, Джон. Если бы не ты, я бы потеряла голову. Я всегда считала себя храброй, но теперь при одной мысли о погоне мне становится так страшно... Мне чудится, что повсюду притаились соглядатаи, что меня вот-вот схватят...
- Если и схватят, то не тебя, милая Ева, - совершенно спокойно ответил джентльмен. - Но помолчи же, успокойся, давай пойдем чуть помедленнее, и я расскажу тебе о Лондоне.
И он принялся описывать невообразимые чудеса этого города. Он рассказывал о жестокости и высокомерии столицы, о ее богатстве и славе, он вспомнил древние легенды, поведал о Лондоне великосветском, о представлениях и предрассудках его обитателей, о бесчисленных праздниках, балах и маскарадах. И, слушая своего спутника, погрузившись мыслями в неведомый и заманчивый мир, Ева-Энн на время забыла о страхах и тревогах.