Так случилось, что некий дюжий крестьянин брел в этот ранний час по своим неведомым делам. Вдруг он замер, пораженный открывшейся ему картиной. У дверей постоялого двора сидел джентльмен весьма солидной наружности. Ноги его были вытянуты, голова упала подбородком на грудь, а угрюмым взглядом джентльмен так и пожирал стоявшие невдалеке дубовые столы. Одет он тоже был весьма странно с точки зрения сельского жителя. Такое одеяние и впрямь не часто встречалось за пределами Лондона. Правда, великолепие элегантнейших сапог с кисточками несколько потускнело, а идеально скроенный синий сюртук с золотыми пуговицами выглядел пыльным и мятым. К тому же тут и там к нему пристали былинки сена.
Крестьянин, все еще стоял с открытым ртом, когда предмет его изумления поднял голову. Наружность джентльмена вполне соответствовала его наряду. Длинные волосы пребывали в некотором беспорядке, и тем не менее самоуверенное худое лицо с орлиным носом внушало почтение. Он милостиво кивнул, снисходительно улыбнулся и повелительным движением изящной руки подозвал крестьянина поближе. Тот растерянно огляделся, почесал в затылке и осторожно подошел.
- Доброе утро! - приветствовал его сэр Мармадьюк.
- И вам того же, сэр, - со вздохом ответствовал крестьянин. - Утро и впрямь погожее.
- Тогда что же вас тревожит?
Крестьянин внимательно посмотрел на спрашивающего, потер подбородок и вновь тяжело вздохнул.
- Надо полагать, есть причина, сэр.
- Вы тоже не завтракали? - с состраданием спросил сэр Мармадьюк.
- Не завтракал, сэр? - недоуменно переспросил крестьянин. - Господи, нет. Я позавтракал, во всяком случае, я съел столько, сколько смог проглотить, а это, право, не больше горсти. Заботы лишили меня аппетита, сэр.
- Что же это за заботы?
- Я не решаюсь сказать, сэр. Все думаю об этом и день и ночь, но сказать не решаюсь, так что, извините, сэр, я пойду своей дорогой.
- Вас гонит в путь какое-то неприятное дело?
- А когда они бывают приятными-то, сэр?
- В котором часу открывается постоялый двор?
- В половине шестого, сэр, а по базарным дням в пять.
- А сегодня, случаем, не базарный день? - с надеждой спросил сэр Мармадьюк.
- Да нет, сэр, не базарный.
Человек нерешительно топтался на месте, собираясь уйти, но уловив едва заметный, но властный жест изящной руки джентльмена, присел на краешек скамьи и, стянув с головы шляпу, уставился неподвижным взором прямо перед собой.
- Ну? - спросил сэр Мармадьюк, проявляя нетерпение.
- Что "ну", сэр?
- Вы не очень разговорчивы.
- Такой уж, видать, уродился. Я никогда попусту не мелю языком, особенно с незнакомцами.
- Превосходно, Джейкоб! - вполголоса похвалил его сэр Мармадьюк.
- Что? - Крестьянин вздрогнул.
- Вы ведь живете неподалеку, Джейкоб?
- Да, сэр, но...
- И работаете в Монкс-Уоррен?
- Да, сэр, - пролепетал Джейкоб и отодвинулся подальше. - Но, сэр, откуда вам известно, что меня зовут Джейкоб Джарвей и что я работаю в Монкс-Уоррен...
- Колодки, - мечтательно произнес джентльмен, лениво кивнув в сторону деревянных расписных колодок, - они очень красивы...
- Колодки! - прохрипел Джейкоб, с ненавистью взглянув на упомянутое изделие, которое нес под мышкой.
- Они у вас в отличном состоянии, Джейкоб...
- Не у меня, сэр, не у меня! Наш эсквайр выписывал мастера из самого Петворта. А раз уж они есть и в порядке, эсквайр всегда найдет кого в них заковать - мужчину, женщину, а то и ребенка.
- Эсквайр? - переспросил сэр Мармадьюк.
- Да, сэр, эсквайр Брендиш. Вот вернется скоро, и таким, как я, станет совсем худо.
- Что, строгий?
- Не то слово. Жестокий, пуще зверя, сэр! От него жди беды. Возьмите хотя бы историю с Нэнси Уоррендер. Он преследовал бедняжку, прохода не давал, а она и утопись с горя. Это, правда, давно уже было, несколько лет назад, но я не забыл! А ведь были и не такие гордые, и...
- Значит, вас беспокоит Брендиш, дружище?
Уловив сочувствие в голосе джентльмена, Джейкоб придвинулся поближе и хрипло прошептал:
- Сэр, я вот что вам скажу. Многим бы ... взглянуть на то, как он станет корчиться в предсмертных муках. И я в первую очередь! И знаете почему? Потому как теперь он положил глаз на Еву Эш, и, помяните мое слово, этот ирод постарается получить ее, честно или обманом, но постарается.
- Вы уверены?
- Да! А ведь наша Ева-Энн невинна, как младенец! О замыслах Брендиша знаем только я с ее дядьями.
- Откуда? - Сэр Мармадьюк кинул еще один взгляд на колодки, его изящные пальцы стиснули набалдашник трости. - Откуда вы узнали о его планах? И почему вы так уверены?
- Я слышал, как он похвалялся пред своими собутыльниками в во время последней попойки в этом вот самом постоялом дворе! "За Еву-Энн, - кричал он, - Ева-Энн станет моей!" Я не утерпел тогда и плеснул в его ненавистные глаза из стакана, не пожалел доброй порции эля. Брендиш заковал меня в эти колодки, а на них тогда еще краска не высохла, черт его дери!
- А что случилось потом, Джейкоб?
- А потом пришел мастер Эбенизер и вызволил меня из проклятых колодок при всем честном народе. А затем подошел к мистеру Брендишу да как скажет так свирепо-свирепо: "Брендиш, если еще раз ты ночью появишься на моей земле, если хоть слово скажешь моей племяннице, если хоть пальцем тронешь кого-нибудь из моих слуг, то я пристрелю тебя как бешеного пса!" - "А это не твоя земля, а моя, - заорал в ответ эсквайр. - Во всяком случае будет моей через неделю". - "Неделя, - ответил тогда хозяин мой уже спокойнее, достаточный срок, чтобы Господь успел покарать тебя за твои злодеяния!" Сказал так мастер Эбенизер и пошел прочь, и я за ним.
- Молодец Эбенизер! - воскликнул сэр Мармадьюк. - Вот тебе и квакер!
- Верно, сэр, квакер-то он квакер, но еще и живой человек, - кивнул Джейкоб.
- И они должны расстаться со своей фермой через неделю?
- Да, сэр, этим-то я и озабочен. Для здешнего люда это будет самый черный день, какой и врагу не пожелаешь. Ведь Монкс-Уоррен принадлежал Байвудам со дня своего основания, и давно же это было, я полагаю! Но, Боже мой, я только и говорю, что о свои заботах, и, что еще хуже, о заботах своего хозяина, да к тому же с совершенно незнакомым человеком!
- Но этот незнакомец полон сочувствия к вашим бедам, Джейкоб, и хотел бы помочь вам.
- Спасибо, сэр! - вздохнул Джейкоб, с трудом поднимаясь. - Спасибо, сэр, за вашу доброту, но нет никого, кто мог бы нам помочь, разве что, если прикончит эсквайра Брендиша, черт бы забрал его душу.
- Ты имеешь в виду убийство, Джейкоб?
- Убийство? Нет, сэр, это никак нельзя было бы назвать убийством, сэр! Ведь когда давят гадюку, готовую ужалить, это не называют убийством! Вот вы говорите нет, и я тоже говорю нет. Поглядите, сэр, на этом свете немало хороших людей, но даже в самом хорошем человеке что-нибудь плохое да отыщется. Так же и в самом скверном можно найти что-нибудь хорошее, но эсквайр Брендиш дурной с головы до пят, до самых кончиков своих пальцев, до последнего клочка своей кожи. А потому, чем раньше он умрет, тем лучше будет для всех остальных!
В эту минуту откуда-то из-за постоялого двора послышался громкий свист, и тут же раздался оглушительный веселый рев:
- Эй там, на марсе! Поднимайтесь, лежебоки, вставайте и побыстрее, ребятки! Тебя, Том, это тоже касается!
- Это Бен Бартер, сэр. - хмурый Джейкоб невольно улыбнулся, - когда-то он был моряком, служил при лорде Нельсоне, вот и не может никак забыть о тех тех славных деньках. Он подаст вам завтрак, если вы пожелаете. Бен всегда готов услужить...
- Что ж, Джейкоб, если ты не откажешься последовать за мной, то я угощу тебя кружкой доброго эля.
- Сэр, я пообещал себе никогда больше не прикасаться к элю, но вы столь добры, а я столь слаб духом, что не смогу устоять перед вашим предложением. И к тому же Бен варит лучший во всем Сассексе эль, так что премного вам благодарен!