— Я еще тогда подумала, что они отлично держатся.
— Ну да, — согласилась Марни. — Я тоже так подумала. Хотя — и это очень на них похоже — они, оказывается, были во Флоренции одновременно с нами. У мамы там проходила какая-то конференция — что-то на тему аллергии, — а папа решил поехать за компанию. Думаешь, они хоть слово мне об этом сказали? Не-а. Или предложили там встретиться? Вместе пообедать или поужинать? Не-а.
Она всегда была склонна видеть в родителях худшее, выискивать в их поведении доказательства безразличия.
— Не уверена, что это так уж плохо, — заметила я осторожно. — Может, они просто не хотели помешать вам наслаждаться друг другом в медовый месяц?
— Ну конечно, можно это предположить, — сказала она. — Но мне лично так не кажется.
Я зевнула, очень надеясь, что Марни расценит это как сигнал закругляться, но она продолжала.
— Знаешь, что? — протянула она. — У меня такое ощущение, что я изменилась. Это очень напыщенно прозвучит, если я скажу, что стала мудрее? Наверное, очень. В общем, не знаю.
— И я тоже не знаю, — отозвалась я.
— Такое чувство, что я стала более взрослой. — Она запнулась. — Нет, это будет не совсем точно. В общем, я будто поучаствовала в какой-то очень публичной демонстрации своей зрелости. Что я вроде как притворяюсь. Понимаешь?
— Не совсем, — призналась я.
— Ладно, не важно, — продолжила она. — Собственно, я почему и звоню. Мы решили продавать квартиру. Ну, ты понимаешь. Как взрослые люди и все такое.
Она сделала паузу, но я не нашлась что сказать.
— Мы обсудили это, пока были в путешествии, и решили, что так будет правильно.
Марни снова замолчала.
Она осторожничала, нерешительно прощупывая почву перед каждым следующим шагом, точно ступала по хрупкому льду и опасалась, что он в любой момент может треснуть под ее ногами. Я понимала, что она гадает, вернее даже, безмолвно задает мне вопрос: не расстроит ли меня эта новость, не станет ли эта перемена в устоявшемся миропорядке проблемой? Марни с Чарльзом давно уже вели разговоры о том, что когда-нибудь переберутся за город, в дом с садом, подъездной дорожкой и спальнями, окна которых будут выходить на поля. Не исключено, что своими паузами она пыталась донести до меня именно это.
Она старательно обходила молчанием тему денег. Чарльз работал в частной инвестиционной компании, где занимался покупкой других компаний с целью последующей их перепродажи по частям с прибылью, и был весьма успешен, я имею в виду, очень богат. А Марни трудилась не покладая рук, используя каждую свободную минуту для того, чтобы либо писать, либо говорить о еде. Не так давно у нее появился новый спонсор — компания, продающая ножи, каждый из которых стоил как крыло самолета. По всей видимости, когда Марни начала пользоваться этой продукцией в своих видео, продажи у компании взлетели вверх и моя подруга смогла выторговать себе более выгодные условия.
Я же, напротив, никогда еще с меньшим энтузиазмом не ходила на свою работу, где моей основной обязанностью было отфутболивать жалобы недовольных клиентов и находить способы выплачивать им как можно более смехотворные компенсации за наши промахи. Моих заработков с трудом хватало на оплату съемной квартиры. И Марни со своей всегдашней тактичностью не хотела создавать у меня комплекс неполноценности.
Ой.
Да.
Нет. Ты права.
Я изо всех сил стараюсь быть честной. И, что совершенно неудивительно, получается у меня не очень. Я представила свою ситуацию в слегка неверном свете.
Деньги у меня были — они и сейчас у меня есть, — просто они лежали в другом месте.
Джонатан, будучи оператором на фрилансе и потому не имея никакого социального пакета от работодателя, не стал надеяться на авось и со свойственной ему ответственностью заключил договор страхования жизни. Я была его ближайшей родственницей, поэтому выплата по страховке досталась мне.
Но я не смогла — и до сих пор не могу — ее потратить. Джонатан хотел, чтобы я получила эти деньги, но мне невыносима мысль, что его жизнь конвертировалась в денежный эквивалент. Потому что эту утрату невозможно возместить никакими деньгами. Даже приблизительно. Ну как ты измеришь в денежном выражении свет, что горит в прихожей, когда ты приходишь домой затемно? В какую сумму оценишь знакомую улыбку, с которой тебя встречают на остановке поздно вечером, чтобы проводить до дому? Сколько стоит найти замену тому, в чью руку твоя рука ложилась как влитая, чье тепло так ободряло, а смех так радовал душу, — тому, кто добровольно соединил свою жизнь с твоей?