- Почему же не условились о встрече заранее? Разве не так делают в приличном обществе… К которому вы себя, видимо, относите?, - хмыкнул барон и откинулся на спинку стула.
- Мне известно, что вы любите казнить гонцов, не интересуясь вестью, которую они несут. - улыбнулся маркиз.
- Ха. Это верно, - барон немного повеселел и еще раз обвел троицу взглядом, словно что-то прикидывая и оценивая, - не люблю, когда посторонние шастают по моим владениям. Как вы там сказали - в замке много диковин и секретов. И я вовсе не горю желанием, - барон впился взглядом в безмятежное лицо маркиза, - делиться ими.
- Драгоценный барон… Воистину ваше сердце тверже камня. Но я привез вам свежие сплетни из столицы… И самого сладкоголосого барда, вкусившего, похоже, подлинного меда поэзии. Он своими песнями обязательно растопит то непонимание, которое пока, - маркиз кокетливо наклонил голову набок, - еще остается между нами. Ведь, на самом деле, мы с вами, дражайший барон, гораздо ближе друг другу, чем кажемся.
Словно повинуясь невидимому остальным сигналу бард отодвинулся от стола. Он почти не притронулся к трапезе, съев только небольшой кусочек сыра и отпив глоток вина. Его лицо по-прежнему скрывал капюшон.
Музыкант привычным жестом перекинул вперед из-за плеча мешок с лютней, достал инструмент и левой рукой подтянул колки, правой еле слышно пробуждая струны.
Барон по прозвищу Синяя борода хмуро и недоверчиво наблюдал за настройкой инструмента. Но маркиз не переставал улыбаться, словно сидел не в угрюмом замке на краю земли, чей владелец казнит гонцов и всех, кто случайно забредает в его владения. Марженде оставался также безмятежен, как на королевском приеме, где его окружали самые прелестные дебютантки и самые изысканные блюда.
Внезапно лютня перестала шептать и шелестеть и запела во весь голос. Под пальцами барда было всего несколько струн, но казалось, что их сотни и они звучат на все лады. Лютня словно стала женщиной, страстной и умелой, а музыкант - ее искушенным любовником. Барон с трудом узнал в мелодии балладу, которую слыхал еще в юности. Но на этот раз ее пели не простые крестьяне и пьяные менестрели, а воистину гениальный певец. Его юный и сильный голос манил, уводил за собой, обещал наслаждение, будил страсть.
“Люби, покуда бродит хмель,
Гуляй, пируй зимой и летом,
Целуй красоток всех земель,
Но не теряй ума при этом
Влюбленного глупее нету:
Рабом любви был Соломон,
Самсон от чувств невзвидел света, –
Как счастлив тот, кто не влюблен!*
Звуки мелодии и юного голоса проникали в самую толщу стен, тихим эхом отдавались в гулких коридорах. Через какое-то время Кратчерсону стало казаться, что весь его замок состоит из мелодии, что она распространилась везде, льется водопадами с башен, затопила подземелья. Хмурые слуги на кухне чуть тише звенели посудой, стараясь разобрать слова. Сквозняки стихли в залах и холлах. А в глубоком подземелье черная худая тень отделилась от стены и потянулась навстречу незнакомым звукам.
Затем ритм сменился. Песня юного барда больше не будоражила кровь, наоборот - убаюкивала, умиротворяла… И привычная настороженность и подозрительность Синей Бороды против его воли отступили. Когда музыка смолкла, бард снова отодвинулся в угол к столу для слуг и, поклонившись слушателям, убрал руки со струн.
Барон сунул руку в кошель на поясе, и бросил через стол под ноги барду три золотые монеты.
- Пусть скинет капюшон, - хрипло потребовал хозяин замка, - я хочу увидеть его лицо.
- Аххаха, благороднейший Кратчерсон. Я не советовал бы после столь замечательного ужина смотреть на его лицо. Он не случайно носит капюшон… ваш аппетит, знаете ли….
- Покажи лицо!, - рявкнул барон, поднимаясь из-за стола и наваливаясь на него всем телом.
Бард бросил взгляд на маркиза, и тот еле заметно кивнул. Впрочем, барон, вперившийся в музыканта, этого кивка не увидел.
Молодой человек неохотно снял капюшон. Под ним скрывалось обезображенное оспой лицо. Болезнь изуродовала не только щеки, лоб, нос и подбородок, но и лишила барда доброй части волос. Красивыми на лице оставались только глаза - зеленые, огромные, в густых ресницах. Они со смущением и тоской смотрели на Синюю Бороду.
Разочарованный барон опустился в кресло и отпил из своего гигантского кубка огромный глоток вина.
- Что ж.., - вздохнул Синяя Борода, возвращаясь к своему привычному хмурому настроению,- песенка была неплоха. Так что там в столичных сплетнях?
Маркиз выдержал паузу, покачав в кубке вино.