- Ты как?, - спросил вампир.
Ренар высунул язык и слизал кровь с подбородка Салазара.
- Лучше не бывает!, - улыбнулся бард, - а теперь, поставь меня на ноги. Нам надо вылавливать наши вещи, пока их окончательно не унесло течением.
***
Потребовалась четверть часа, чтобы собрать упавшее в реку имущество и поймать уплывшую по течению лодку. Ренар с ужасом обнаружил, что его сумка утонула, и он нырял несколько раз, обшаривая дно, прежде чем нащупал ее ремень. Сыр был цел, хоть и напитался водой, а хлеб совершенно размок.
Уже почти на рассвете их нехитрые пожитки были собраны и погружены обратно в лодку, а одежда развешана на бортах.
Ренар, как и обещал, соорудил Салазару укрытие из сложенной в несколько раз парусины. Укутывая его поплотнее и желая спокойного сна, бард с трудом удержался от поцелуя. Страсть после недавней близости еще гнала в нем кровь с бешеным темпом.
Чтобы унять ее, Ренар сел на весла. Он долго греб, придерживаясь лесистого берега и таясь в полупрозрачной тени деревьев. В обед подкрепился остатками сыра и краюшкой хлеба, предварительно отжав из нее воду. Потом решил перебрать личные вещи и просушить сумку. Диадема от купания в реке не пострадала, ее изумруды на солнце мерцали ровно и холодно, как и в день свадьбы. Плотно закрытая деревянная шкатулка, похоже, тоже была цела. На месте оказался и нож, и кресало. А вот картина с вампиршей промокла насквозь. Ренар бережно разложил ее на дне лодки, а затем неспешно греб до самого вечера.
Рассматривая берега, бард увидел небольшую заводь с песчаным дном, расчерченным переплетающимися линиями, дорожками моллюсков. Заводь окружало несколько деревьев с торчащими из воды корнями, а берег был пологим, удобным для выхода и укромным.
Уставший за день пути Ренар решил, что погоне до них уже не добраться, а значит, можно набрать речных устриц и испечь их на костре.
Он причалил к берегу и привязал к лодку к торчащему корню. Разделся донага и спрыгнул в прогретую за день воду. Не выпуская из виду лодку бард возился в песке, добывая двустворчатые раковины. Потом оделся, развел в укромном затишке костер, развесил над ним одеяло, которое так и не высохло за день пути, испек устриц и с аппетитом съел их. Пока бард наслаждался горячей едой, окончательно стемнело и в лодке проснулся Салазар. Он вылез из своего укрытия как медведь, после зимней спячки, лохматый, неповоротливый и хмурый. Потянулся к одежде, висевшей на борту. Но его рука замерла, не дотянувшись до штанов и рубахи. Взгляд вампира приковало что-то на дне лодке. Он со стоном рухнул на колени, и Ренар сам не понял, как перемахнул костер и ринулся к нему.
Вампир держал в руках холст, который бард украл у Синей Бороды. Прекрасная вампирша и барон Кратчерсон на парадном портрете. Такие обычно рисовали к свадьбе.
- Она… Она предала меня ради него?!, - прохрипел Салазар. Он сидел на дне лодки голый, не замечая сырой ночной прохлады, и раскачивался взад и вперед, как от мучительной боли. Его взгляд был прикован к крылатой женщине на портрете.
- К-кто? Кто это?, - догадка вертелась в голове у Ренара, но все не давала ухватить себя.
- Моя мать. Она предала меня, чтобы стать женой моего тюремщика!?
Продолжение следует…
Интермедия 4. Недопетая песня
- Вот так, видишь? Зажимаешь плотно-плотно, и тогда струна стонет и поет, - черные волосы матери падают ей на глаза, и она на секунду убирает руку со струн, чтобы поправить непослушную прядь. Салазар сидит в уютном гнезде из ласковых белых рук и лютни, на которой учится играть. Мальчик пытается повторить движения пальцев матери, но инструмент хрипит, словно подросток, у которого ломается голос. - Сильнее зажимай! - Мам, больно же! - Ты же сам просил научить играть и петь. Пока на пальцах не слезет кожа, и не нарастут мозоли, будет больно. Потом легче, - мать целует Салазара в щеку, откладывает лютню и спихивает сына с колен, - Все, мне пора. Постараюсь добыть сегодня ягненка. Здешние крестьяне совсем обеднели, и уже не приносят, как бывало раньше, щедрые жертвы лесным духам… А от крови лесных кроликов меня уже тошнит. Мать смотрит на восходящую луну и говорит уже тише, словно самой себе: - А может, это справедливо, остаться без подношений. У нас не осталось волшебных сил, чтобы принести этому краю процветание…, - и подумав добавляет, - У нас не осталось волшебства даже для самих себя. Вампирша расправляет крылья, и несколько раз шумно взмахивает ими, словно проверяя перед полетом. - Мам! Но ты не допела мою любимую песню! А обещала, если я позанимаюсь с лютней! Мать прижимает пальцем кончик носа Салазара и смеется. Мальчик смеется вместе с ней - невозможно устоять, когда радость и нежность плещется в ее алых глазах. - Честно говоря, ты ее безобразно играл. Но я сегодня добрая. Хорошо. Спою. Но ей-богу, не пойму, почему ты любишь такую мрачную историю? У меня полно веселых песен! - Не знаю, ма, - перекатываясь на живот и подпирая ладонями щеки, отвечает Салазар, - мне кажется это так красиво… Мать усаживается на камни, покрытые мхом возле входа в пещеру, несколько лет дающую им укрытия. Подтягивает колок лютни, легко касается струн, прикрывает глаза и начинает петь. Ее голос, полный тоски и страсти разливается вокруг, и кажется, деревья, и скалы, и само небо перестают дышать, слушая старинную балладу о девушке, которая просит казнить себя вместо того, кого она любит. - Весна когда настанет, И розы расцветут, Путем на богомолье Паломники пойдут. Помолятся и после Колени преклонят, И скажут - тот, кто любит Навеки будет свят…* Допеть мать не успевает. Она вдруг вздрагивает, словно что-то почуяв. Откладывает лютню, вскакивает, озирается. Поднимает Салазара, хватает ладонями его лицо и с тревогой смотрит в в его глаза. - Прячься! Забирайся в пещеру и прячься! Я вернусь!, - она с силой толкает Салазара в темное жерло в скалах, и почти вертикально взмывает вверх. Последнее, что видит Салазар - ее нежная ободряющая улыбка и поднятая прощально рука. Салазар, привыкший к жизни в вечном страхе, послушно заползает дальний угол пещеры и затаивается в неприметной нише. Он просидит здесь несколько суток, ожидая возвращения матери, и чутко прислушиваясь. Ему даже будет казаться, что он слышит свист ветра в ее крыльях. Но это будет лишь ночной морок, а мать так и не вернется. Позже, испуганный, голодный и несчастный он выберется из пещеры, чтобы впервые самостоятельно зачаровать и поймать неосторожного кролика. Долгие месяцы он будет скитаться по лесу, в надежде, что за кустом, за деревом, за поворотом увидит черные крылья и блестящие волосы. Он научится кормить себя, но боль потери и обман матери, обещавшей вернуться, и пропавшей, обещавшей допеть песню, но не окончившую ее, не покинет вампира никогда. *Старинная французская баллада La Pernette