Вечером, оставшись один, Бертолетов сел за стол и положил перед собой дневничок. С печальным лицом пролистнул его, не читая. Потом нашёл последнюю исписанную страничку:
«...может, у него ещё и сердечко не бьётся, и, как будто, он не шевелится ещё, но я уже чувствую его присутствие во мне — каким-то необъяснимым образом чувствую, что я уже не одинока в этом свете».
У Бертолетова дрогнули плечи, он с негромким стоном уронил голову на руки и сидел без движений долго-долго.
«...Я так давно не писала стихов. А сегодня они просятся из меня. Я напишу их здесь, но вряд ли кому-нибудь покажу. Тот, Кто плетёт в небесах наши кружева, пишет судьбы и посылает стихи, должно быть, знает, что делает...
Дружок
ертолетов не шевельнулся, когда возле него вдруг возникла Магда и положила к кресту веночек, сплетённый из живых цветов. Невидящий взор его был обращён в землю.
Они долго молчали, стоя друг подле друга.
Потом Магдалина поделилась радостью:
— Мне сегодня опять приснилась мама. Она сказала, что дочке моей хорошо, что живёт она в маленьком домике возле канавки и горбатого мостика. И дочка будто передаёт, что кушать пока не хочет и чтобы я к ней не торопилась.
Слышал ли Бертолетов её слова? Чёрной тенью стоял он у могилы. Голос его был бесцветен и глух:
— Смерть, кажется, приходила ко мне домой, но меня дома не оказалось.
— Так страшно ты говоришь, — покачала головой Магда.
— Горько от того, что у меня опять появилось ощущение бесконечности жизни. Как в детстве бывало ощущение, помнишь?
— Горько? Я тебя не понимаю, милый дружок. Радоваться нужно — долго будешь жить.
Он промолчал. Магде показалось, что Бертолетов вздрогнул при слове «радоваться».
Она поглядела на чёрную тучу, показавшуюся далеко-далеко — на горизонте:
— Охлобыстин куда-то пропал. Нет его уж месяца полтора. Или два. Он и раньше бывало отлучался, уезжал по делам на неделю-другую. А тут что-то нет и нет.. Кать-Катя перестала есть, только воду пьёт маленькими глоточками. И молчит, и всё думает о чём-то, думает, и покачивается из стороны в сторону, и не лежит, а всё сидит. Уже, кажется, и худеть начала — с лица опала...
— Охлобыстин? — как-то невпопад переспросил Бертолетов.
Ему дела не было до какого-то Охлобыстина, хотя имя это он будто слышал уже; однако не мог припомнить сейчас, что это за Охлобыстин такой.
— Не знаю, что с Кать-Катей делать... А с другой стороны, это и неплохо, что она есть перестала. У меня всё равно денег нет такую обжору кормить.
Бертолетов молчал, погруженный в свои думы.
Магдалина тихонечко при льнула к его плечу:
— Я тебя утешу, милый дружок. Пойдём. Блинов напеку, покойницу помянем[49]. Пойдём.
Внезапно налетевший порыв ветра всколыхнул листву и травы, растрепал Бертолетову волосы. От приближавшихся грозовых туч быстро потемнело и посвежело.
Магдалина перекрестилась, тревожно глядя на небо:
— Тучи-то, гляди, тучи какие идут!.. Вселенские прямо тучи! Никогда не видела таких. Чистый свинец. Грохочет уже гроза, слышишь? Не пощадит, ох, не пощадит. Пойдём, пойдём, милый дружок...
И она подхватила его под руку.
Свет
из тьмы пришёл, я во тьму и канул. Но я был свет.
49
Ещё с языческих времён символика блинов у русских связана с представлением о смерти. Блины как поминальное блюдо, посвящаемое умершим, пекут на похороны и поминки.