Лекарь меж тем продолжил:
— Боюсь, ничем не могу помочь. Судя по цвету радужки, частоте пульса и отсутствию сыпи на шее, время активной фазы уже прошло. Организм справился.
— И?.. — нетерпеливо рыкнул принц.
— И теперь остается только одно: пусть она уснет. Утром проснется как ни в чем не бывало, только слегка разбитая. Ну, как после хорошего… э-э… сна.
Я хихикнула. Шао Шень покрылся яростным румянцем, словно это его только что публично уличили в распутстве.
— Отлично! — отреагировала тем временем я. — Я согласна. Спать — это… разумно. Только… спать с кем? — Я подняла на принца глаза, максимально невинные.
Он издал какой-то звериный звук, схватил меня на руки и зло прорычал через плечо слугам:
— Всех вон. Она будет спать одна. Под моей охраной.
И потащил меня прочь, стремительно и решительно. Правда, вся свита бодрым гуськом последовала за нами, но так даже и лучше. Больше свидетелей.
— Ой, ваше высочество, вы такой внимательный… — прошептала я, едва касаясь губами его шеи. — Вы точно не подвержены действию этого зелья? А то вдруг и вам захочется… прижаться?
Он почти споткнулся.
— Я тебя утоплю. В лотосовом пруду.
— Сначала разденете? — мечтательно уточнила я.
Ответа не последовало. Не считать же за таковой скрип зубов и едва слышное почти звериное рычание? Похоже, эта ночь также будет долгой… и вряд ли спокойной.
А все дело в том, что из первой жизни я помнила еще один нюанс. В ту ночь, когда меня опоили афродизиаком и подложили под второго принца, с первым случилась какая-то неприятность. Вроде на первый взгляд несерьезная, поэтому подробностей не знал никто. Ходили лишь смутные слухи.
Но что эта неприятность стала одной из ступенек к трону для второго принца — я убеждена. А значит, нужно помешать ей случиться. Как, если я не знаю, в чем она заключается? Очень просто: увести его высочество с праздника, желательно вообще изолировать от всего на свете и лично проследить, чтобы с ним ничего не случилось.
Так что я не просто придуривалась. И не просто пыталась раздеть парня. У меня была цель…
— Шень-Шень… ты же не оставишь меня одну?
Под конвоем доверенных слуг мы наконец добрались до отдаленного павильона, бывшего некогда домом для матери первого принца. Давно, еще до того, как их с сыном похитили из дворца.
— Ян Айри! — Первый принц попытался сделать строгое лицо и стряхнуть меня на кровать. Не тут-то было, я вцепилась в него, словно осьминог, обвила всеми конечностями, прижалась и потерлась щекой о его лицо.
— Шень-Шень… мой храбрый принц ведь не оставит бедную Ри-эр одну в такую страшную и опасную ночь?
Судя по лицу Ли Шао Шеня, если бы он мог, сбежал бы, сверкая пятками, и спрятался за спину слуг и лекарей. Но увы…
— Ваше высочество, прилягте с ней, и тогда юная княжна быстрее уснет, — шепотом подсказал из-за ширмы старый лекарь, а молодой тут же принялся ему поддакивать. Потому первый слуга принца на цыпочках вошел в спальню и откинул покрывало на кровати, глазами приглашая своего господина сесть, а потом и прилечь.
Ли Шао Шень тихо застонал сквозь зубы, перехватил меня поудобнее и улегся на постель с видом статуи великомученика. Хех! Что и следовало доказать!
— М-м-м… мой принц, — выдохнула я ему в шею. — Вам надо отдохнуть… засыпайте!
И пока он не успел возразить, принялась тихонько мурлыкать свою любимую колыбельную.
Сначала Шао Шень подо мной застыл, словно и впрямь окаменел. Потом его пробила короткая дрожь, а руки, обнимавшие меня, сжались крепче. А еще через пару секунд первый принц расслабился и прикрыл глаза.
Вот так, вот умница! Спи, мой принц… спи в безопасности. Я тебя уберегу от любого зла.
Глава 20
Ли Шао Шень
Я лежал в полумраке, уставившись в изящный узор на балдахине. За окнами давно погасли фонари, затих шум слуг, и даже сверчки в саду замолкли, оставив меня наедине с легким дыханием девушки, уютно устроившейся на моей груди.
Мое сердце билось так громко, что я всерьез задумался, не слышит ли она его стук сквозь тонкую ткань моего ханьфу.
Она… она пела эту песню.
Колыбельную, которую не должна была знать ни одна живая душа во всей Поднебесной. Песню, что звучала только в моем детстве, в холодные ночи, пропахшие грязью и отчаянием. Песню, которую тихим голосом напевала тощая девочка-беспризорница, пытаясь унять боль и страх, терзавшие меня.
— Это невозможно… — прошептал я одними губами, чувствуя, как горло сжимает от жгучей тоски.