Выбрать главу

— А вот что он пытался написать. — Жаклин снова обмакнула палец в алую лужу.

«VIRGINIA» — «ВИРДЖИНИЯ»

Сковил с силой отодвинулся от стола. Скользя по мраморному полу, стул взвизгнул, как живое существо.

— Докажите! — воскликнул он. — Тут может быть множество вариантов!

— Не так уж много, — отозвалась Жаклин. — Третья буква, которую Альберт не успел дописать, может быть какой угодно... Но, даже основываясь только на двух первых, можно строить обвинение, и мы его выстроили. Зная, кто убийца, можно было понять мотив. А среди вас только у одного имя начинается с этих трех, или, вернее, двух с половиной букв.

Джин поняла. Но не верила своим ушам.

— Вы все привыкли давать друг другу прозвища, — продолжала объяснять Жаклин. — Но у Альберта такой привычки не было. В первый день нашего знакомства он пожелал узнать мое полное имя и звание. Чувство юмора у него отсутствовало, он не в силах был уловить шутливое значение тех прозвищ, которые вы давали друг другу. Впрочем, все это не важно. Важно другое — еще до того, как я получила доступ к официальным сведениям о вас, я сумела вычислить, чье имя совпадает с каракулями Альберта.

В первый раз с тех пор, как Жаклин начала свой монолог, она подняла глаза и устремила взгляд на пару, сидящую напротив нее. Эти двое всегда были очень похожи друг на друга, а сейчас, когда они с одинаковым ужасом смотрели на Жаклин, их полное сходство даже пугало.

— Энн и Энди, — проговорила Жаклин. — Знаете, я библиотекарь старой закалки. Как только я услышала ваши имена и увидела ваши рыжие волосы, я сразу вспомнила веселую книжку о парочке тряпичных кукол. Эти близняшки, конечно, были очаровательны, но я удивилась: неужели родители решили назвать своих детей в их честь, да еще при том, что между братом и сестрой год разницы? Заметила я и другое — одного из вас часто называют Джинджер. Это вполне логично, когда у вас рыжие волосы, ведь это слово обозначает рыжеватый оттенок, а еще более логично, если ваше настоящее имя — Вирджиния, а сокращенно — Джинни. Понятно? А другого из вас иногда называют Джуниор. Это и ласковое обращение «малыш», и всеми принятое добавление «младший» к фамилии отца, если у них одинаковые имена. Сэмюэль Сковил-Джуниор и Вирджиния Сковил — вот ваши настоящие имена, не так ли? Альберт знал вас обоих с детства, и для него вы оставались Вирджинией и Сэмюэлем, вашими семейными прозвищами в школе вас не называли.

— Ну нет, — вдруг подал голос Энди. — Я не позволю вам отыгрываться на нас. Да, вы правы, нас зовут именно так, как вы говорите, но разве мы держали наши имена в секрете? Они значатся в наших паспортах, во всех документах... А прозвищами своими мы пользуемся всю жизнь. Вы просто сфабриковали какую-то сумасшедшую теорию, основанную на случайных совпадениях. Попробуйте выступить с этим в суде! Алиби у Энн гораздо прочнее, чем вы думаете.

— Не спорю, — ответила Жаклин.

Сковил выпрямился на стуле. Энди, прервав свою речь, тупо уставился на Жаклин. Она устало продолжала:

— Конечно, для суда все это недоказуемо. Все, кроме мотива убийства.

— Какого мотива? Какие у кого-то могли быть причины...

— Вернемся к святым, — предложила Жаклин. — Они нас буквально преследовали на каждом шагу, помните? Так вот, меня с самого начала, еще до «происшествий» с Джин, настораживало одно обстоятельство в этой версии о самоубийстве. Когда после смерти Альберта полиция осматривала его комнату, они нашли лишь одну тетрадку, испещренную жалкими каракулями — по-видимому, это и был результат всей его работы за год или больше. Записи и тетради были бессвязны и хаотичны — плод больного ума.

Мы все считали Альберта странным. Но душевная болезнь — не ветрянка, у нее четких и определенных симптомов нет. Я не раз задавалась вопросом, и Джин, кстати, тоже, могли ли странности Альберта перерасти в стремление к самоубийству? Вспомните, он никогда не сомневался в ценности своей работы. Фанатики такого типа не кончают с собой. Их нельзя убедить, что работа, которой они посвятили жизнь, ничего не стоит, потому что их убежденность не поддается разумным объяснениям. До самого конца Альберт был абсолютно уверен в себе, презирал критиков и трудился как одержимый.

Все эти качества свойственны сумасбродам, увлеченным областями науки, которые граничат с фантастикой. Но они присущи также и тем ученым, кого их современники не понимают и считают фанатиками. Ученые-классики глумились над мечтами Шлимана о Трое. Галилей и Земмельвейс[40] всю жизнь не находили признания. Стоит ли продолжать? Таких примеров полно.

Тот факт, что Альбертом владела навязчивая идея, еще не доказывает, что эта идея была неверна. Если допустить, что Альберт не был сумасшедшим, что он не наложил на себя руки, как тогда расценивать его поведение на вечеринке? Что, если его дикие обвинения, будто его обокрали, не бред параноика, а сущая правда? Короче говоря, не было ли его убийство преступлением ради наживы?

Мы гадали, не идет ли речь о семейной реликвии, о какой-то дорогой вещице, которой мог обладать даже такой бедняк, как Альберт. А ответ все время напрашивался сам собой! У Альберта было только одно сокровище, он больше жизни дорожил только одним — своей работой.

К моему удивлению, я обнаружила, что это простое предположение сразу расставляет все по местам. Оно объясняет и поведение Альберта на вечеринке, и несоответствие между жалкой пачкой бумаг, найденной в его комнате, и битком набитым портфелем, под тяжестью которого он всегда сгибался. Понятен стал и мотив убийства. Если Альберт действительно сделал какое-то важное открытие, достойное того, чтобы его присвоить, кража не могла остаться без последствий. Альберт не был глуп. Если бы его работу опубликовал кто-то другой, он сразу узнал бы свой труд. И пусть даже ему не удалось бы доказать авторство, шумиха, поднятая вокруг работы, сильно повредила бы похитителю. Научные репутации весьма зыбки.

— Подождите, — вмешалась Джин. — По-моему, вы сказали, что это было убийством ради наживы. Но какая здесь нажива?..

— Убийство ради наживы — это убийство с целью завладеть тем, что вам не принадлежит. Наша беда в том, что, говоря о ценностях, мы представляем себе только нечто материальное. Но вы-то — люди науки, художники, — как никто другой, должны понимать, что бывают желания куда более страстные, чем простая жажда денег. Кому-то необходима новая идея, новое оригинальное исследование. Да Боже мой! В наше время заработать деньги или украсть их куда безопаснее, чем ради них убить. Другое дело — убить ради чего-то неосязаемого, чего не достичь обычными средствами. Ведь, как гласит поговорка, — или вам дано, или не дано. Раз вы не способны родить новую блестящую идею, как ни бейся, ничего не получится. А если именно такая идея нужна кому-то во что бы то ни стало...

— Ну, вы уже заговорили загадками, — подал голос Хосе. — Я согласен с вашей точкой зрения, вы правы, мы все знаем, что такое жажда научной славы. Но какое отношение это имеет к Энн? Она же скульптор. Как она могла воспользоваться работой Альберта?

— Совершенно верно. И все же Альберт думал, что на него напала Энн.

— Переодевание! — резко выдохнул Энди. — Вы уже упоминали об этом — как легко переодеться кем-то другим.

— Правильно, переодевание, — перебила его Жаклин. — Только кому имело смысл выдавать себя за Энн? Если моя теория о мотиве верна, большинство из вас сразу отпадает. Майкл, так же как и Энн, художник, на что ему работа Альберта? Ни к чему она и Хосе... Джин? Тоже отпадает. Я библиотекарь и знаю, как узки научные специальности каждого из вас. Джин занимается историей средневекового искусства. Если она вдруг опубликует труд о древнехристианских святых, это вызовет всеобщее изумление. Значит, остается только трое заинтересованных. Трое занимающихся тем или иным аспектом римской археологии и истории. Мы ведь так и не узнаем, над чем именно работал Альберт.

вернуться

40

Земмельвейс Игнац Филип (1818 — 1865) — венгерский акушер. Установил причину послеродового сепсиса и предложил метод обеззараживания рук хлорной водой.