Но это в мое время. Сейчас же ресторан «Интурист» считается очень дорогим заведением — меньше рубля за блюдо здесь не берут. За осетрину или севрюгу придется выложить все полтора. Порция черной зернистой икры, дополненная кубиком масла и веточкой зелени — рубль восемьдесят. А цыпленок табака, поданный с жареной картошкой и горкой зеленого горошка — аж два пятьдесят! Впрочем, оно того стоит. И не за зеленый горошек, который страшный дефицит. Просто таким цыпленком можно двоих накормить.
Когда-то я водил сюда девушек — распуская хвост, пускал пыль в глаза. Они пищали. Здесь ужинают солидные спекулянты, важные бандиты и командировочные боссы разной толщины. Богема тусуется постоянно. И конечно, простые горожане тоже прорываются. Кто-то с целью учинить банкет, у кого-то свидание. А студенты со стипендии ломятся просто потанцевать. При желании можно уложиться в пять рублей на пару, если не шиковать. Но лучше десять, тогда получится и выпить, и вкусно закусить. А когда хочется не просто ужинать с дамой, а гулять широко — готовьте все двадцать рубликов.
Однако сейчас время было детское, то ли поздний обед, то ли ранний ужин. Оркестр не играл, даже магнитофон забыли включить. Звенела посуда, люди ели, болтали и смеялись, а персонал куда-то попрятался. Видимо, в целях подготовки к очередному бурному вечеру. Так что разливать водку пришлось товарищу Иванову, после чего она благополучно закончилась. Баронесса произнесла очередной короткий тост, маркиз согласно чокнулся.
Однако разговор по существу не возобновился — в монотонный гул ресторанного зала вмешались посторонние звуки. Так бывает в здании вокзала, когда невнятный голос из-под потолка сообщает вдруг о прибытии поезда. Я обернулся. Весело гогоча, за соседний столик усаживалась авантажная группа кавказцев, законодателей моды на трехдневную небритость и яркие гавайские рубашки.
Жители нашего города, как и в случае с югославами, особо не вникали в истоки кавказских гостей. Поэтому звали их всех просто и коротко: даги. Хотя если разобраться, то слово «даги» — не простая фигура речи и не простое сокращение. Дагами называют народ, который когда-то давно жил в Персидской империи.
Так же как и даги, всегда существовали продавцы цветов и ранних помидоров. Даже в моем продвинутом мире, где костлявая рука супермаркета крепко взяла торговлю за горло, кавказцы умудряются выживать со своими вечными товарами. За примером далеко ходить не надо, аксайский овощной рынок не даст соврать. Правда, злые языки постоянно намекают на тайный импорт контрабанды, вроде наркотиков и оружия. Но это лишь слухи, никем не доказанные.
Что касается этих ковбоев то, судя по счастливым улыбкам, сегодня они досрочно закончили трудовые будни. А что, расторговали свои фишки и пришли отдыхать. Помнится, с давних пор по глубинам ЦК КПСС бродит теория, будто национальные окраины страдают от безработицы. Поэтому местную промышленность в республиках следует развивать, то есть строить там заводы, фабрики и дороги. Тогда, мол, местные жители будут обеспечены зарплатой, и не будут рваться в Центр. Ага. Вот эту четверку гнедых заставишь пахать на заводе!
Образом жизни истинного горца всегда считался грабеж. Не надо быть знатоком экономической теории Адама Смита, чтобы понять: ходить в набеги гораздо выгодней, чем заниматься созидательным трудом. У каждого мужчины в горах имелось родовое гнездо, куда он тащил награбленное. Домашним хозяйством занимались жены и дети, и горец отдыхал в тени между набегами. По-другому жить он не умел, да и не хотел. Ведь в горах хорошо растут только овцы, но одними овцами сыт не будешь. Чтобы выжить, надо грабить!
Пролетарская революция наложила запрет на это занятие. А тем, кто не понял, дала по рукам. И тогда горцы переключились на другое, более легальное дело — торговлю. Возить овощи и фрукты в метрополию оказалось делом прибыльным. Тут купил — там продал. Бизнес тяжелый, похуже, конечно, чем грабеж. Но лучше, чем смена у станка. Вот интересно, а будет ли торговля при коммунизме?
— При коммунизме не будет денег, — авторитетно заявил Антон. — Какая, нафиг, торговля? Приходи и бери что надо.
— А как ты думаешь, — без паузы поинтересовался я. — Будет ли проституция при коммунизме?