Параллельно с этим и пропорционально этому, естественно, возрастает количество межнациональных конфликтов. Время для референдума фатально упущено, а Верховный Совет, буде он не состоит из абсолютных идиотов, вынесет, кроме вопроса Ельцина, еще и свои вопросы на референдум.
«Воевать — так воевать!» Кто же в выигрыше? Только не Россия! Напомним также, что единственный источник легитимности треклятого Федеративного договора — это съезд. Если его нет, то и этот «вшивый консенсус», как говорится, — «псу под хвост».
Дальше — главное, ради чего этот сыр-бор.
Президент России, испуганный ситуацией внутри страны и «накачиваемый» советниками, получит во время визита в США ультиматум. Его суть — отсутствие самостоятельной политики в Европе; абсолютная подконтрольность России со стороны США во всем, что касается действий в третьем мире; отдача островов Курильской гряды; некий жесткий режим — как минимум на год. Без всякой демократии де-факто, но с какой-то имитацией ее де-юре; новый тип структурирования российского общества. Новая кадровая политика. Новая стратегия приватизации. Новый аграрно-сырьевой промышленный контур и т. д. Ну и всякая «мелочь» по поводу Кубы, например.
В обмен на это будет обозначена некая поддержка и помощь.
Ельцин возвращается 18 июня. И ему надо выполнять обещания. Ну и Верховный Совет, конечно же, должен быть побыстрее отправлен в отпуск.
С этого момента до середины сентября наступает золотое время советников и прочих представителей исполнительной власти. Экономику добивают. Указ о банкротстве, об инвестициях и о вывозе капитала за рубеж. Третье повышение цен — на энергоносители. Конвертация рубля по безумно низкому курсу (перед этим рубль еще больше могут опустить, чтобы потом все смирились). Сознательный выпуск из-под контроля безработицы, сознательный биржевой и банковский крах. 20 сентября — сдача Курил во время поездки в Японию.
Парламент выйдет из отпуска лишь в конце сентября. И… либо окажется перед закрытыми дверями, либо будет втянут в долгие, вплоть до ноября-декабря, «дискуссии» о некоем референдуме.
Одно ясно — по этому плану с демократией, ребята, распроститесь надолго. Ну хотя бы до конца 1993 года. Да-да, не удивляйтесь. Впрочем, и то, что возникнет к середине 90-х годов по этому плану, к демократии должно иметь отношение весьма и весьма приблизительное.
Нам-то что, Бог бы с ней, с демократией, была бы Россия. Но ее-то как раз-таки и не будет. Потому что все это, увы, химеры, прожекты очень неглупых, достаточно решительных (в отличие от бедолаг из ГКЧП), но — вы уж не обижайтесь, пожалуйста, — не слишком осведомленных и компетентных людей.
Что же касается нас, следящих за всей это бесовщиной, то нам-то важно, чтобы Россия была.
«День», 17–23 мая 1992 г.
2.4. «Мы не просто вернемся туда, где были. Мы будем лучше!»
Первое и самое главное — это невозможность сослаться на измену, локализованную где-то. Она, безусловно, существовала и существует. И есть лица, которым уже сегодня можно предъявить счет в национальной измене. И мы называли и называем эти лица. И им уже можно предъявить счет в преступлениях против человечества. Думаю, что если когда-нибудь состоится международный трибунал, то на нем ряд поступков маршала Шапошникова, например, будет квалифицирован именно так. И никогда те люди, которые исполняли чьи-то преступные приказы, не смогут уйти от ответственности, объясняя, что выполняли чью-то волю свыше. Ибо честь офицера, генерала, честь военного не позволяла дать приказ о передаче, например, молдавской полиции установок типа «Ураган». Ибо такие установки в условиях существующего сейчас конфликта означают просто борьбу против мирного населения. Ибо это оружие массового уничтожения.
Один человек в Азербайджане, когда я приехал туда в 1988 году в тот момент, когда там творились страшные вещи, близко пододвинувшись ко мне, сказал: «Ты пойми только главное: мы живем в обществе „ням-ням“, которое может зарезать один волк… И до тех пор, пока мы не перестанем быть обществом „ням-ням“, с нами можно делать все что угодно». Вот это и происходит.
Я не снимаю при этом ответственности прежде всего с интеллигенции. Эта ответственность велика.
Нынешняя русская интеллигенция наследовала от своих предшествующих поколений и нигилизм. Этот нигилизм нынче возобладал над разумом. И то, что она сделала сегодня, тоже может быть отнесено к коллективным преступлениям против народа. Ибо, взяв заказ на дискредитацию каких-то там консервативных сил и всяких ортодоксов, она фактически устроила народу социокультурный шок. Она расстреляла его короткими информационными очередями. Я даже знаю компоненты этого расстрела. Это прежде всего выпадение из истории под видом покаяния. И сделано было это, в частности, с помощью известного грузинского фильма. Я люблю авангард в искусстве, сам режиссер-авангардист, но почему его нужно было демонстрировать по всей стране? И почему грузинским крестьянам в ряде клубов готовы были говорить: возьми труп своего отца и выбрось его за ноги на свалку. За этим стояло нагнетание эдипова комплекса вины в русской и советской истории, и это означало фактически выбрасывание целого периода из истории народа. Кто мог позволить себе сделать такую вещь — невежа или преступник? Какая другая интеллигенция могла позволить такую штуку в таких условиях?
Далее было разгосударствление сознания под видом борьбы с административно-командной системой. Я — специалист по теории управления, защищал кандидатскую по этой теории — до сих пор не понимаю, что такое «административно-командная система». Это миф? Вот у меня мозг, вот нервы, вот рука… Мозг создает образ действия, нервы проводят его к руке, рука делает. И вот это есть административно-командная система. Так что — против мозга своего я должен бороться?
Огосударствление сознания для России было не просто идеологией. Дело не в Марксе, Энгельсе и Ленине. Эта идеология — канва всей тысячелетней истории России, и за нее было пролито немало крови. Так это нужно было уничтожить? Нужно было разжечь национализм? Нужно было только розовыми красками расцветить Запад?
И что же, после этого вставание с колен будет простым? Нет, оно не будет легким. Я отчасти понимаю, что те люди, которые дрожат сейчас от испуга и которые не могут пересилить даже у последней черты этот огромный страх, еще долго будут находиться в этом состоянии.
Теперь об экономической ситуации в стране. Нет никакого прогресса. Есть непрерывное наступление реакции худшего свойства по всему фронту. Ибо фактически раскручивается социальный регресс с забрасыванием нашего общества на столетие назад — к родоплеменным отношениям и экономике натурального обмена. И это называется экономической реформой.
Ни один человек в мире не может объяснить, что такое конвертируемый рубль при неконвертируемом продукте. Если товары неконвертируемы, а рубль вдруг становится конвертируемым, то что это такое? Это означает, что конвертируемым он будет по сырью. Они объявят в июле-августе мировые цены на сырье. Они уже это решили и ждут только одного, когда парламент, состоящий из такого же «ням-ням», уйдет в отпуск. И что после этого будет делать вся промышленность? Они говорят: ничего, начнем с сырья, как в Бразилии, Перу… Но в Бразилии, Перу не было авиакосмоса. В Бразилии, Перу не было промышленного Урала. В Бразилии, Перу десятки миллионов людей не участвовали в индустриальном производстве. Вы что, говорю им, хотите сначала здесь сделать Бразилию, Перу, а потом пойти вверх? А вы, продолжаю, понимаете, что произойдет, когда вы вот так опустите промышленность?
Франко приступил к либеральным реформам, уже имея национальный капитализм. Он начал реформы с пакта о перемирии всех политических сил. С чего они начали свои либеральные реформы? С лозунга «Долой красно-коричневых!». Они показали обществу, что гражданского согласия в обществе не хотят.