— Веди я здесь какую-то политическую игру, я создал бы русскую партию. И уж как она себя будет определять — как сторонников возрождения империи, или как сторонников новой республики — неважно. Появится новая политическая элита, которая сможет подписать с новой российской элитой консенсус, и он будет значительно лучше, чем старый союз. Так что не нужно никаких слез и тоски и при виде родных танков. Это — старое, потребительское, неполноценное мышление. На смену ему придет новое сословие. Кто сможет помешать ему встать здесь твердой ногой?
— Что вы думаете о газете «День»?
— Она — единственная, которая прорвалась. Правда, она несколько экстравагантна. На одной странице с ностальгией говорится о Варенникове и о взятии рейхстага, а на другой — Гитлер. Эдакий политической постмодернизм…
— Не знаю, как Гитлера, но скажем, Ле Пена — «День» печатает просто как соратника…
— Мы, новая русская элита, найдем общий язык с любыми национал-радикалами. В «новом правом» консерватизме нет понятия крови. Он апеллирует к почве.
— В «Тайм» была статья о «новых правых», где с высказываниями высоколобых интеллектуалов-идеологов соседствовали фотографии избиения «черных». Теория и практика..
— Элита должна понимать, что она обязана объединяться с элитой других наций, чтобы оседлать то, что она вызывает к жизни. Если мы ответственны за свои идеи, то мы рано или поздно придем к союзу. «Новая правая» отличается от фашизма тем, что никогда не опускается на уровень массового сознания.
— Почему же тогда Казинцев, скажем, не пожмет руку Мирче Друку?
— Мирча Друк идентифицируется не с «новой правой», а уже с фашизмом. Вы не видели в Приднестровье людей, которых пытали паяльными лампами. Естественно, и казаки ходят за Днестр — и отнюдь не демонстрируют там образцы гуманизма. Но ни в коем случае не надо их равнять. Я не видел, чтобы кто-то с левобережья пытал беременных женщин. Это уже настоящий фашизм.
— Тогда сформулируйте: что такое «новые правые»?
«Новые правые» прежде всего опираются на традиционные ценности. Они не за развал, а за форсированную модернизацию своей страны. Никогда людям, которые идут на уступки, не помогают. Помогают только тем, кто делает ответный сильный ход.
— Значит, если бы «СС-20» по-прежнему стояли бы в Европе, нас бы уважали больше?
— Конечно! За уход из Европы надо было получить отступной. Мы отдали даром кровь, пот и деньги целых поколений. Уступки приводят к тому, что сейчас нам говорят: повесьте себе камень на шею да утопитесь — вот тогда совсем будете хорошие.
— А не боитесь вы, что в будущем — в либеральной России — ваши идеи просто вымрут?
— Абсолютно нет. Увидите, через три года все университеты России станут консервативными. А бизнес еще более. Тогда и наступит полный конец либерализму. Если они будут 10 лет — придет новое поколение, которое не знает, кто такие были коммунисты, патриоты и так далее… Я готов ждать, мне хорошо живется — выступаю по телевидению, со статьями, критикую правительство. Зачем мне сейчас кресло Гайдара?
— Значит, по-вашему, либерализм обречен?
— И вместе с ним — вся цивилизации Нового времени. Россия к ней не относится. У нее есть шанс свершить историю резким прорывом вперед.
— Следовательно, историк Фукуяма был не прав, когда писал о конце истории как уже свершившемся факте?
— Абсолютно. Это конец ИХ истории.
Интервью брал Ник. Кабанов
«Смеселя» (Рига), 2.06.92.
В беседе с корреспондентом Б&Б г-н Кургинян так ответил на вопрос о теперешнем геополитическом и макроэкономическом положении Латвии и Балтии в целом:
— Они напоминают мне спущенный воздушный шарик. Преувеличенное значение Балтийского региона в геополитике было связано с кратковременным противостоянием Запада и СССР. Теперь же балтийским политикам придется существовать в ненапряженном пространстве…
— Как вы оцениваете курс правительства Гайдара? Можно ли определить его как неоконсервативный и, если да, то почему вы, как консерватор, его не поддерживаете?
— Этот курс не консервативный, а ультралиберальный, космополитически-компрадорский. Рынок совершенно открыт. Последний удар по индустрии — это введение мировых цен на энергоносители — все сырье пойдет на Запад, а на чем же будет работать наша индустрия?
— А как же, по-вашему, обстоит дело с бюджетным дефицитом, которому Гайдар объявил войну?
— А кто вам сказал, что бюджетный дефицит не может существовать? Был же он в Америке при Рейгане! И, во-вторых, кто вам сказал, что Гайдар с ним воюет? За 1 квартал этого года напечатано 40 миллиардов рублей, за второй напечатают 150. Идет скрытая инфляция. Ведь производство падает — почему же бюджетный дефицит должен сокращаться?
— Его можно сократить за счет социальных программ и за счет прекращения дотаций госсектору промышленности.
— Тогда возникнет социальный конфликт, и все равно придется «отстегивать» на армию и органы безопасности, чтобы его подавить. Потом — субсидии высокотехнологичной промышленности должны оставаться! Разве Тэтчер их обрубала?
— А угольные шахты, годичная забастовка и увольнение десятков тысяч шахтеров?
— В экономике есть свои «взрослые» — среднеразвитые отрасли. Есть «старики» — угольные шахты. И есть «дети» — высокотехнологичная промышленность. «Взрослые» должны кормить «стариков» и «детей». Иначе в сырьевом контуре индустрии останется 15–20 миллионов человек, и они будут жить неплохо. А что станет с остальными?
— Вы не верите в конверсию?
— Ракетный завод должен изготовлять ракеты. Пускай — для метеорологии. Стиральные машины, сделанные на этом заводе, будут нерентабельными. Пример же с Индией, санкции США показывают, что нам не дадут провести такую конверсию, которая бы не снизила наш технологический уровень.
— Вам не кажется, что технологический уровень, о котором вы говорите, мировому сообществу почему-то неизвестен. И в 70-е годы СССР был сырьевой державой — если говорить о международном разделении труда.
— Дело в том, что Советский Союз и тогда уже хорошо направлялся на всемирном рынке.
— Почему вы исключаете возможность промышленной революции в сырьевой стране, подобно Бразилии?
— Но у Бразилии не было изначально Танкограда, не было Байконура! Они же говорят — давайте все сначала разрушим до основания, а потом начнем, как Бразилия.
— Хорошо… Какие ваши прогнозы на ближайшее будущее?
— Я надеюсь на новое сословие бизнесменов, молодежи, которое вытеснит из экономики ворье. Через несколько лет либерализм будет обречен — вся экономическая и социальная элита Россия будет консервативной. Я готов подождать, зачем мне кресло Гайдара? Взятки брать? У меня и так все есть. Чем дольше они продержатся у власти, тем более жесткий режим придет им на смену.
Интервью брал А. Зутис
«Бизнес-Балтия», 4-10 июня 1992 г.
2.5. «Я представляю особое почвенничество. Технократическое»
— Российские реформы за последний год столкнулись с невиданными сложностями и проблемами. На этом фоне между различными политическими элитами обостряется борьба за власть, а в обществе царит брожение. Преодолеем ли мы его, и каким образом!
— Есть два пути. Первый — война, тогда это будут два самолета, идущие на таран. Второй — глубинный, фундаментальный диалог с поиском нормальных, принципиальных путей по всем вопросам. Власти встали на первый путь. Они стали стравливать красно-коричневых и демократов. Они-то и есть «партия гражданской войны». Они — господа Козыревы и поповы. Мы категорически не согласны с такой «методикой». Второе. Инакомыслие в стране остается столь же «нон грата», как и раньше. Третье. Реформа превратилась в социальный эксперимент. Мы задавали им один простой вопрос. Вы считаете, что когда будете повышать цены, спрос падать не будет, а будет падать производство. Вы будете наращивать дефицит. Мы же не пугаем, а доказываем. Мы об этом говорили в самом начале реформ. Но это наше опасение даже не обсуждалось. Говорилось: все будет хорошо буквально через несколько месяцев. Мы подождали несколько месяцев. Итог — дефицит нарастает. Но это тот же самый путь, по которому шло брежневское правительство. Я представляю особое почвенничество в стране. Технократическое. Я представляю интересы того комплекса, который связан с высокими технологиями. Мы видим объективно, что творится с этим потенциалом, и считаем такую политику преступлением.