Выбрать главу

Он видит перед собой разрезанную надвое пробором голову капитана Белавенца. Сколько лоска, какие благородные манеры! Какой жулик этот почтенный морской офицер! С каким изяществом он крал деньги экспедиции. Ах, какой жулик! И рядом с ним – благообразный господин Суворин, главный меценат и благотворитель. Холодный взгляд, мягкий бархатистый голос: «Дорогой лейтенант, мы все приходим в восхищенье…»

Но он все терпел. Он был занят покупкой судна, собак, продовольствия. Никто ему не помогал. Кое-где поговаривали и даже писали, что Седов, мол, обманщик и карьерист, что его затея – сумасшествие или афера, что правительство обязано воспретить… Он все терпел, потому что надеялся расквитаться сразу, – победой, а если не победой, то смертью.

И вот – август, Архангельск. Расцвеченный флагами «Святой мученик Фока» – у Соборной пристани.

Он может еще отступить. Время позднее, экипаж снят этим вором Дикиным. Лучше отменить, отставить до следующего года.

Нет! Он не отступил. Отступать было некуда. Отменить выход «Фоки» значило отказаться от экспедиции навсегда, иначе говоря – сдаться. А он еще имел надежду на успех.

Или, может быть, не надо было после зимовки на Новой Земле пробиваться на север? Не лучше ли было тогда, по чистой воде, повернуть на зюйд? Как хорошо понимали это его спутники.

Нет, и тогда он не мог отступить… Нет, не мог. Он сказал, что дойдет до Земли Франца-Иосифа. И дошел. Прав оказался он. Никто не сможет упрекнуть его в том, что программа экспедиции не выполнена. Важнейшее дело для науки – исследование Новой Земли, которое он произвел со своими спутниками, – с лихвой покрывает все расходы, оправдывает все усилия. А полюс – это уж дело его жизни, только его жизни. На полюс он никого не принуждал итти. Если бы матросы не согласились, он и один пошел бы. Ведь ему одно нужно было: итти на север.

Он в забытье. Ему кажется, что он идет за нартой. Ветер бьет в лицо. Дышать трудно. Нордовый ветер. Снег. Почему снег не падает, а летит прямо против тебя?.. Это не снег – иглы летят в лицо. Впиваются в глаза… залетают в рот… А все-таки он будет итти – на север! Линник, Пустошный, гоните собак! На север!.. Воздуха!

Матросы держат его за плечи. Его душит кашель. Фыркает примус. Уже утро. Встать!

Он поднимается. Ветер стих. Слышна только грызня собак, получивших корм.

– Гору видать, – говорит Линник.

Седов, согнувшись, выходит из палатки. Прямо перед ней, на том берегу пролива, под рваными лохмотьями тумана, торчат округлые бока острова.

– Земля кронпринца Рудольфа, – говорит Седов.

– Будем сбираться, Георгий Яковлевич.

– Надо, Линник, нам переехать на ту сторону. Седов повертывается лицом к югу. Над горизонтом горит холодным пламенем отблеск солнца, которое сегодня не взошло.

Линник и Пустошный складывают палатку, сбивают собак к нартам. Одна нарта – Передовая, другая – Льдинка, третья – Ручеек. Названия придумал начальник. «Льдинка» – так он называл Беру. Седов сидит на сугробе, свесив руки, уронив голову.

Готово, лагерь погружен на нарты. 10 часов, пора трогаться. Седов молчит, не шевелится.

Матросы шепчутся между собой. Потом Линник, он смелее, сам начинает:

– Георгий Яковлевич, что я хотел сказать… Седов вздрагивает.

– Отправляемся, – говорит он и идет, прихрамывая, к нарте.

– Привязывайте меня, как вчера. Ходок я плохой… Пустошный помогает ему вскарабкаться на кладь, привязанную к нарте. Линник укутывает его спальным мешком.

– Не унывайте, – говорит Седов, – недолго вам страдать со мной.

Пустошный крестится, отвернувшись в сторонку.

– А может, нам повернуть к «Фоке», – спрашивает Линник, – там и поправиться можно…

Седов молчит.

– Мы думаем – так-то лучше, – добавляет Линник. Седов достает компас.

– Трогай, – говорит он, – на север. Матросы кричат на собак, нарты ползут на север.

Седов сидит на второй нарте, отвернувшись от ветра. Матросы не знают, в сознании ли он. Как будто спит или думает, – голову опустил. Линник подходит, начинает на ходу поправлятъ меховой мешок на Седове. Седов испуганно оглядывается вокруг, подносит к глазам компас, бормочет:

– Так держать, на север.

– Есть так держать, – успокаивает Линник и видит: уже снова закрыты глаза у начальника, голова, как неживая, подпрыгивает от толчков…

ИЗ ДНЕВНИКА СЕДОВА:

«Суббота, 15 (28) февраля.

…Пройдя около 1½ верст, наткнулись на сплошной, тонкий (1 вер.) солончак. Взошли первой нартой на него (Льдинкой), а она и провалилась, вместе с ней и собаки. Люди держались свободно. С большим трудом вытащили нарту назад, ничего не подмочив, так как каяк великолепно плавал. Остановились здесь же ночевать и ждать, пока достаточно замерзнет пролив. Сегодня у воды видели стада тысячные птиц: люмсы и кайры.

Я ужасно разбит болезнью. Сильнейший бронхит, болит горло и опухли ноги. Лежу все время в мешке, на стоящий мученик…»

…………………….

– Накройте ноги, ребята… зажгите огонь… Вернуться на родину. Сказать: «Я сделал все, что мог».

Отдохнуть, поправить ноги, грудь вылечить. Попробовать еще раз. Это было бы здорово.

Он открывает глаза. Матросы не спят. Пустошный смотрит на него. Линник возится с консервной банкой.

– Уже утро? – спрашивает Седов.

– Сегодня, Георгий Яковлевич, будет, наверное, солнышко.

– Да… шестнадцатое февраля. Ночь кончилась. Линник открыл банку.

– Компот, – говорит он.

Седов берет банку, но одной рукой не может ее удержать. Он ухмыляется, освобождает из-под меха другую руку. Подержав с минуту, отдает банку матросу.

– Не принимает душа… Матрос вздыхает. Седов беспокоится:

– Что же мы тут сидим… Может быть, пролив замерз. Надо итти дальше…

Пустошный отрицательно качает головой.

Проходит еще два часа. Матросы ушли на разведку к середине пролива, посмотреть – нельзя ли там перебраться.

Седов лежит в палатке. Кашель мучает его. Иногда он впадает в забытье. Ноги распухли, отяжелели, нет сил пошевелить ими.

…Если залив замерз, можно будет перейти на Рудольфа. Это хорошо: в Теплиц-бае продовольственный склад Абруццкого. Передохнуть, поправиться и опять итти. Конечно, на север. Это единственное, что ему еще осталось.

У него и раньше не было смелости отступать. А сейчас все равно поздно. Да и не к чему. Вернуться, отступить, чтобы потом снова броситься в бой – да, для этого стоит драться. Но так – без надежды, без цели… Нет, это страшнее смерти. Ведь не дадут они ему попробовать еще раз!

Вот и все: если ты не можешь отступить, иди вперед, пока не упал.