— Да.
— А почему вы остановили свой выбор на нас?
— Потому что вы опубликовали двух-трех писателей, которыми я восхищаюсь. И если вы им подошли — значит, подойдете и мне.
Уотерфорд рассмеялся.
— Вполне справедливо. И я думаю, вам представится возможность убедиться, что, мы не хуже других в Лондоне умеем продавать художественную литературу. Насколько я понимаю, вы собираетесь писать новый роман?
— О да. Я сейчас вынашиваю одну идею.
— Прекрасно. Издатели, знаете ли, любят иметь перспективу на будущее. Как правило, первый роман не приносит денег — дивиденды начинают поступать, когда выходит второй или третий. Правда, в данном случае, если рецензенты поймут, кто перед ними, а публика должным образом откликнется, мы можем добиться кое-какого успеха. Но я бы не советовал вам излишне обольщаться. В нашем деле полно людей, чьи предсказания не сбываются.
Рут молчала. Здесь, конечно, такие вопросы задавать глупо.
И тем не менее она решилась спросить:
— А вам не кажется, что я кое-где пережала?
— В чем? Не понимаю.
— Ну, что есть слишком смелые места.
— Вы имеете в виду, что вы кое-что выпятили? Боже мой, нет, конечно. Никому здесь это даже в голову не пришло. — Он улыбнулся. — Вы по-прежнему живете с родными? — Рут кивнула. — Я иногда думаю, — сказал он, — что писатель должен быть всеведущим свидетелем — знать все, но не участвовать ни в чем.
— Вы хотите сказать, чем-то вроде католического священника?
Он так и прыснул.
— Да, чем-то в этом роде.
— Только вот читатели почему-то ждут от нас совсем обратного, — сказала Рут. — Они хотят, чтобы писатель исповедовался перед ними, а не наоборот.
— М-да… — Внимание его куда-то отвлекалось. Он передвинул бумаги на столе, словно искал что-то, потом взглянул на часы. — Нам пора на ленч.
Он осведомился, не хочет ли она вымыть руки, и вызвал девушку, которая провела ее в маленький туалет, находившийся на площадке этажом выше. А через несколько минут они с Уотерфордом уже шагали через сквер, и он плотно свернутым зонтом указывал, куда сворачивать на очередном перекрестке. В ресторане, низком зале со стенами, выложенными дубовыми панелями, с красными бархатными диванами и спокойными внимательными официантами, называвшими Уотерфорда по фамилии, Рут, у которой под воздействием волнения и вина развязался язык, рассказала ему, подстегиваемая его вопросами, о своей семье, о работе в колледже, о том, что она сейчас делает и каких писателей любит. В какой-то момент она увидела за соседним столиком актера, которого знала по фильмам, и Уотерфорд немало позабавил ее, посвятив в детали одной немного скандальной истории, связанной с ним. Теперь Рут сама принялась его расспрашивать. Когда они предполагают выпустить ее книгу? Сколько времени ей придется ждать верстки?
— А у вас есть агент? — спросил Уотерфорд.
— Нет. Он мне нужен?
— Да. Вы запутаетесь в авторских правах. Дешевым изданием занимаемся мы сами, но ведь роман могут опубликовать и за границей — как в Соединенных Штатах, так и на континенте; потом его могут издать в каком-нибудь журнале с продолжением; потом права на экранизацию и так далее.
— Вы могли бы кого-нибудь мне порекомендовать?
— Думаю, что да. Все дело в том, кто вам больше подойдет. Сколько времени вы намерены пробыть в городе?
— До завтра. Я остановилась у подруги.
— Так или иначе, агент захочет прочесть роман прежде, чем решит, возьмется он представлять ваши интересы или нет. У вас есть лишний экземпляр рукописи?
— Есть еще один.
— В таком случае вам придется переслать его мне, как только вы вернетесь. Вам ведь он не понадобится, правда?
— Думаю, что нет.
— Конечно. Для вас это уже пройденный этап — теперь надо браться за следующий роман. А кроме того, если вы перешлете мне свой экземпляр, вам нечего будет давать читать, и всем придется ждать, пока выйдет книга. — И он улыбнулся.
— Хорошо.
— Писатели, видимо, должны к этому привыкать, — заметил он, возвращаясь к тому, о чем они начали говорить еще у него в кабинете. — Я имею в виду: писать и видеть напечатанным то, о чем они никогда в жизни не стали бы говорить в так называемом «приличном обществе». Честным быть нелегко. Мне кажется, единственный выход из положения — подобрать для себя такую среду, где ты чувствовал бы себя свободно и непринужденно и в то же время не был бы отрезан от источника вдохновения, если употребимо такое слово. От своего материала, если угодно. Вот почему многие молодые писатели после первого же успеха приезжают в Лондон. И вот почему столь многие из них обнаруживают, что, переехав, они потеряли почву, которая их питала. Но есть и другая сторона медали: опасность стать слишком крупной рыбой в слишком маленьком пруду.