Нашёлся и военный прокурор армии. Особый отдел подключился. Сразу нашлись наши личные дела. Можно и военно-полевой собирать.
Собрали трибунал в светёлке обычной избы. Мы - ждём на улице. Для солидности на входе два бойца с петлицами цветов НКВД. На нас - не обращают внимания. Скучают - дремлют с открытыми глазами.
Суд происходил быстро. Запускали штрафника, пара минут - вылетает. Счастливый. Массовая амнистия.
Егор тоже вылетел счастливый, прыгать стал, как молодой козлик, крича:
-Да, да, да!
А потом увидел меня. А я, как тот самый Дед-Обломщик, ему испортил радость. Улыбка сползла с его лица, как снег сползает с крыши весной.
- Прости меня, Дед. В сердцах я! Вспылил. Не прав был. Прости. Всё верно ты разложил. Всё верно.
- И ты меня прости, Егор.
- За что?
- За всё. Ты, Егор, сделай одолжение - выживи. Дойди до Берлина и напиши на стене Рейхстага: "За Васю Воробьёва!"
- Длинный список будет. - покачал головой Егор.
- Будет. Счёт у нас - большой. Но, месть - не главное. Смерть - не главное. Главное - выжить, домой вернуться и... надо численность населения наверстать. Двух сыновей ты мне должен!
Егор рассмеялся:
- Тебе?
- Ты мне должен две жизни. Вот и дай две жизни. Назови Васей и Витей.
- Почему "Витей"?
- Виктор - победитель.
- А-а! Идёт! Ну, Дед, пора мне.
Мы с ним обнялись. Егор ушёл. А в избу "Дворца Правосудия" вошёл Лошадь. И пробыл там в 3-4 раза дольше остальных. Вышел - лица нет.
- Мало слишком я пробыл в штрафниках. Не зачлось, - убитым голосом сказал он и рухнул на поленницу дров, на которой сидел я.
- Не вешай нос. Не расстрел же.
- А-а! - махнул он рукой, - одно и то же.
- Ну, не скажи.
- Не надо, - покачал головой Сашок и ушёл.
И вот настал "момент истины" - никого во дворе из штрафников, кроме меня, не осталось. Моя очередь.
Волнуюсь. Иду в избу. С улицы - темно в избе. Накурено. Все присутствующие - курят. Чай пьют. Перерыв был. Вздохнул - если бы планировали меня "отправосудить" по-быстрому - чаи бы не гоняли.
Доложился, что штрафник такой-то, за такие-то грехи, прибыл, мол. Читают бумажки из моего "дела", смотрят с интересом.
- Присаживайся.
Сел на лавку у стены.
- Рассказывай.
Стал я им излагать произошедший мой косяк с причинно-следственными связями. А что тут юлить? Я убил человека за то, в чём он никак не мог быть виноват. Так и сказал. Что виноват полностью, и только я. Попросил о высшей мере социальной защиты. Защиты социума от меня.
Удивились. Привыкли, что просят о снисхождении? Нет. Не надо снисхождения. Ломайте меня полностью. Полностью. Устал я. Зажился. Надоело. Жить больше не хочу. Домой хочу. К жене, к сыну.
В нос ударил запах горелой человеческой плоти, перед глазами проплыли ноги под зелёной клеёнкой. Стол с трибуналом поплыл. Поплохело мне. Силой воли сдержал себя - я не гимназистка - чувств лишиться. Это в трешевой кино-дешёвке помогает. Тут люди другие. К проявлениям слабости не падкие. Скорее, наоборот.
Они что-то говорят. Не слышу. Упрямо бубню:
- Требую высшую меру!
- Сядь! - кричит майор, прокурор армии.
Оказалось, я стою, нависая над ними. Сел обратно на лавку. Руки не знал куда деть - ходуном ходили. Зажал коленями.
- Оглашается приговор.
И молчит, глядя в пепельницу. Потом потряс головой:
- Приговаривается в расстрелу.
Я - выдохнул. Чувствую, что улыбаюсь. Но, майор продолжил:
- Учитывая чистосердечное признание и раскаяние, учитывая характеристики с места службы, расстрел заменить на 15 месяцев штрафной роты. Смерть ещё заслужить надо! И за убитого тобой бойца - отвоевать. Понял, осужденный?
Я вскочил. Кулаки сжались, зубы - монтировкой не разожмёшь.
Смотрят на меня спокойно. Только автоматчик в углу насторожился - ППС на меня смотрит.
- Повторяю: понял?
Кивнул, не в силах разжать зубы.
- Увести. Ну, на сегодня - всё?
- Вроде бы.
Я кивнул опять трибуналу, по уставу развернулся, лбом открыл дверь, вышел. На улице - ротный и ротный старшина. Увидели мою морду лица, увидели, что иду без конвоя, расслабились. Вопрос - почему вообще напрягались. Оно вам надо, ребята? Старшина протянул мне мой нож, но передумал, придержал:
- А может - нажрёмся?
- А есть чё? - проскрипел ротный.
- Найду, - ответил старшина.
- По уставу не положено. Осужденному с командирами.
- Нах, устав! Все мы, сука, смертники! Всей ротой и нажрёмся. Все пять человек. И под трибунал! Все.
- Не, Лошадь - не пьёт. На карауле будет стоять. Дед, тебя сколько раз расстреливали?
- Много, старшина. Много. И свои, и чужие. И всё никак и никак.
- До 6.00 мы свободны. Надо успеть, - проскрипел ротный, облизнувшись.
- Что-то в этом твоём ожидании смерти есть, - сказал старшина, запихивая мой нож себе за пояс на спине, - у меня побудет. Вдруг, решишь - что мы парагвайские диверсанты.
- Тебе бы всё ржать, старшина, - скрип ротного, - пошли уже. Наше время - пошло. Лошадь! Ко мне! На караул! Галопом! Обмоем наше возвращение из мира мёртвых! Я когда увидел цепи румын, думал, всё! Отбегался. А потом Дед на танк помочился, и я понял - хер им! Поперёк хлебала! Не дамся! Ну, ты дал! Как такое вообще в голову пришло? Ты - точно больной головой! Но, пока, это - на пользу. Ты бы видел, что с бойцами стало, когда они тебя видели. Отовсюду видно было. Сами в штыки пошли! Если бы не я - до тебя бы дошли. А так - в овраги пробились.
- Да, главное - вовремя безумие возглавить, - провозгласил старшина, поднимая стакан.
Выпил. Огонь растёкся по телу, файерболом ударил в голову. Закрыв глаза, я завыл-запел, презрев, что мои собутыльники вели оживлённую дискуссию:
Я помню всё - и всё забыл
Каким я стал, каким я был
Я проходил сквозь эти стены
Я не хочу смотреть назад
Где пламенеющий закат
Тебе и мне вскрывает вены
Я не ищу в толпе уж взгляд
Мимо нас, мимо нас - пьяное Солнце
Оно уйдёт и больше не вернётся
Ну что же ты молчишь, не открывая глаз?
Мимо нас, мимо нас люди и птицы
Они летят, чтоб всё-таки разбиться
Убей меня сейчас, но не потом. Сейчас...
Я помню всё - и всё забыл
Каким я стал, каким я был
Так мало слов, так много пены...
А что было после второго стакана - я не помню. Надеюсь, просто срубился. Без раскрытия "легенды".
***
Как же это достало! Кино такое было - "Свой среди чужих, чужой среди своих". Я - чужой среди всех. Нет своих. От слова - вообще. Нет. Как там было у Стругацких: "У каждой Силы должен быть Хозяин?". Одним своим появленим здесь я стал "фактором силы". И сразу нашёлся "хозяин". И все эти "игры" со мной, как с шахматной фигурой. Гадай - кто из окружающих тебя "засланный казачок"? Кто из них за тобой "приглядывает" явно, кто - скрытно. Кто из них "агент влияния"? На какие действия они меня подталкивают? К каким выводам подводят? Что они из меня "лепят"?
Может, кому-то эти детективные остросюжетные перипетии и по-кайфу, но я - простой человек. Нет мне в этом ни удовольствия, ни интереса. Только - отвращение. Умом понимаю - это так и должно быть. Это - правильно. И, это - самый мягкий и "любящий" вариант. Наименее "ломающий" меня. Но, мерзко. Понимаю - необходимость, но - ненавижу. Не тех, кто эти "игры" ведёт. Они - делают своё дело. Грамотно делают работу. Ненавижу того, кто меня этой "пешкой" сделал.
Поэтому - сбежал. От роли Кузьмина-Медведя сбежал. От участи и ответственности "Железного Человека" сбежал. В штрафниках хотел спрятаться. В смертниках. Смерти ищу. Или затеряться среди миллионов пехотных Иванов. И тут появляется старшина. Которому шкура старшины так же тесна, как и мне - шкура штрафника. И это - бросается в глаза.