На пояснице у меня маленькая скатка толстого войлока. Расправляю, сажусь - такое вот у меня мобильное кресло всегда с собой. Опять - завистливые взгляды. Что завидовать - возьми и сделай. Чем в карты рубиться на сахар. Сахар - ценность. Потому - местная валюта. Его не едят. На нём - идёт мен. Шила на мыло.
Ем, пока не остыло. Надо, чтобы пища уложилась. Да - вздремнуть слегка. Помедитировать. Перед боем - полезно. Надо успокоиться, обрести душевный покой. Попытаться поймать ту внутреннюю мелодию, когда на душе становиться легко, спокойно и чисто. Когда всё становиться предельно простым и понятным. Когда нет никаких чувств. Никаких мыслей. Только - покой. А из него - сила.
Меня не трогают. Я уже говорил - почему.
Где-то на глубине сознания проходит артподготовка. На автомате собираюсь, "кухонные" и "комфортные" предметы - на места "их постоянной дислокации". Руки сами ощупывают винтовку, нож, гранаты, магазины. Ничего в душе не шелохнулось - всё в порядке.
Открываю глаза. Рота уже ушла вперёд. Густой лес разрывов прямо перед глазами. Мне - туда. Иду. Вижу, мне машут, чтобы я пригнулся. Нервничают. Рано ещё. Не долетит сюда. И копчик - молчит. Чтоб не нервничали соратники, пригибаюсь, ноги переходят на заячий шаг - неровный, неравномерный, но плавный, экономный. Это меня "грушники" научили.
Перескакиваю через окопы, перебежками двигаюсь вперёд. В спину - крики. Кричите, кричите. Копчик - только слегка ноет. А вот когда наши пушкари отработают - тогда выть будет. Есть, конечно, риск, что меня накроет шальным снарядом. Что ж теперь? Война.
Чую, как рота поднимается и бежит за мной. А впереди - катится сплошная стена взлетающей в небо земли. Артобстрел не может быть длинным. Нет тут рядом железной дороги. На полуторках - не навозишься. Ну, вот!
- Ура! - кричу, выпрямляюсь и бегу в полный рост и со всей скоростью, какую могу выдать на этой лунной поверхности в этих ватных штанах, утянутых белыми маскштанами. Мне надо выиграть дистанцию. Пока немцы не повылезали из своих нор. Потом - страшнее будет.
Укол в копчик. Падаю, перекатываюсь. Не слышу - свистят пули или нет. В ушах - два кило ваты после артподготовки.
Ползу в воронку. Есть. Только скатился, на меня, с матами - два тела. Барахтаемся втроём. Разобрались - где-чьи ноги-руки. Наконец.
- Ты совсем безумен, Дед! - кричит мне боец из нового пополнения. Глаза его горят лихорадочным огнём. Горячка боя, жар адреналина. Это и хорошо, и плохо. Адреналин выжигает страх и болевой шок, но и из головы вышибает критический взгляд и логику. К адреналину надо привыкать. Плохая привычка. Как наркотическая зависимость.
- В век безумия иди за психом! - кричу ему в ответ.
Смеются, толкают меня в плечо. Один из них пытается выглянуть. Не останавливаю - вдруг - везучий? Везучий. Успевает спрятаться.
Растеряны. Жду. Сколько бы я "пас" потенциально опасное место, когда рядом столько же других опасных мест? Жду.
Толкаю этого крикливого, показываю - куда бечь, оттопыриваю пальцы, сгруппировываюсь, загибаю пальцы один за другим, вскакиваю, бегу. Пока бежал прошлый раз, к этой воронке, я уже наметил себе пунктирный путь. Падаю в следующее укрытие. Эти двое - рядом. Они мне - помеха. Три бойца - более приоритетная цель, чем один. Но, не посылать же их? Война - командный вид спорта. Может и сгодятся на что.
Не высовывая головы, протягиваю руку, хватаю за ремень менее удачного бойца, что лежал перед воронкой, тяну к себе. Подтянул, нащёпал шею - пульса нет. Жаль. Тогда, будешь бруствером. Выглядываю. Вот - они! Сверкает гвоздикой пулемёт. Лицо под горшком шлема в окантовке какого-то платка. Второй номер - спиной к нам, полулёжа направляет ленту в питатель. Неспешно выставляю винтовку, ложу ствол на откинутую руку бойца, вижу, что пальцы его ещё подрагивают. А пульса нет. Прочь из головы! Грудь и голова пулемётчика целиком в прицеле. У меня - одиночный огонь. 1 раз нажал на спуск - 1 выстрел. Винтовка автоматическая. Стреляю, одиночными, как из пулемёта. И зря. Только первая пуля попадает. И то - в руку. Остальные две - вообще чёрте-где! Отдача - адская. Винтовка подпрыгивает и лягается, как кобыла. Не надо так часто стрелять. Надо "досводиться".
Но, это мысли - уже на бегу. Пока пулемётчик занят мыслями о своей пробитой руке, бегу дальше. Падаю, выглядываю, если по мне не стреляют, стреляю. Опять бегу. Эти двое - за мной, как привязанные. И бежать за мной - страшно. Больно уж рисково я действую - со стороны. А остаться без меня - ещё страшнее. Видят же, что есть у меня какой-то расчёт, какой-то такт.
- Как? - задыхаясь, прокричал один из хвостиков.
- Сколько воюешь?
- Четвёртый бой.
- Полтора года. Выживешь - поймёшь, - прокричал ему.
Почувствовал, что уже можно - выпрыгнул, пара шагов - вот и остаток стены. Приваливаюсь к ней спиной. За стеной - немцы. Слышу, лаются. Двое моих спутников по бокам, лежат, вжимая тело разом и в стену, и в землю. Немец - в двух шагах.
Достаю две гранаты, кладу на ноги. Меняю магазин, хотя в нём ещё было 4 патрона. Мои спутники тоже достали гранаты. Две на двоих. Итого - четыре. Опять оттопыриваю 4 пальца, по одному их загибаю обратно, когда пальцев не осталось, кидаю гранаты через плечо.
Бах-бах-бах-бах! Вскакиваю, винтовкой смотрю за стену. Сдвоенными выстрелами прохожусь по немцам, ныряю обратно. Перезаряжаюсь. Рядом - бойцы запихивают обоймы в приёмники винтовок. У одного - губы трясутся. Ё! И пятно на штанах проступило. Бывает. Но, не сбежал же. Уже молодец. Привыкнет. Ещё и сраться будет.
- Молодец! - кричу ему в ухо, - не испугался.
Слёзы брызнули. Блин! Перегнул палку. Он же теперь не видит ничего. Блин! Минус один.
- Отставить сопли!
А второй, перезарядившись, хотел вскочить, дёрнул я его вниз, не дал. Ткнул в бок, указал куда ползти. Поползли гуськом вдоль обвалившейся кирпичной кладки, по битому кирпичу, по деревянной щепе. У меня ещё одна граната. Повторим с ещё одним куском периметра немцев. А там - и наши подтянуться.
Останавливаю свой отряд. Опять - пальцы, раз-два, граната, беглый огонь, укрытие.
- Ура! У-ур-ра-а-а-а!
Рота пошла в атаку. Откатываюсь в сторону, встаю, поддерживаю атаку огнём. Падаю, откатываюсь, перезаряжаюсь, стреляю. Немцы - отходят ходами сообщения. Всё чаще трескотня винтовочная вокруг меня.
Рокочет Дегтярь. Оборачиваюсь. Напарник Лошади. Видит мой взгляд. Поджимает губы и качает головой. Не может быть!
Вскакиваю, пригнувшись, бегу в тыл. По предположительному пути пулемётного расчёта. Вот он! Лежит. Живой! Судорожно дышит. Дыра в ватнике медленно расползается кровью. Напротив сердца. Херово! Поднимаю голову бойца. Кровь ртом. Смотрит на меня. Узнал. Что-то сказать пытается. Не надо. Без шансов.
- Погоди. В сердце - мгновенная смерть. Ты как жив ещё?
- У меня сердца - справа. Порок сердца. Потому - толстый.
Бывает же!
- Всё, молчи! Молчи, сказал!
Рву, к чертям, все его обертки одежды. Хватаю противогазную сумку. Это я - в ней гранаты ношу, а Лошадь - противогаз. Вырезаю резину, лью спиртом на рану, на резину противогаза, прижимаю к ране.
- Держи так, Лошадь! Держи!
Повторяю то же - на спине. Пуля - навылет. И если на груди - дырочка, то на спине - уже яма кровавая. Лью спиртом.
- Не дёргайся! Пру-у! Стой смирно! Вот. Дай завяжу! Блин, что бинты такие короткие? И ты - обширный! Терпи, сука! Я из-за тебя тир пропустил, гад! Теперь тебя ещё и в тыл тащить! Что ты пули грудью ловишь? Скучно стало? Всё, вставай! Сам, сам! Ножками. Я тебе что, Геракл? Сам иди. Теперь - не помрёшь. Коль сразу не умер. Пошли.