Обошлось. Утром всех выгнали, короткая прогулка до полустанка, погрузка в вагон-теплушку.
Несколько дней мотания по железным дорогам туда-сюда. Кормили через раз. И уголь - ага, размечтался - дрова! И то - давали не чаще жратвы. А дуло - отовсюду. По-зимнему совсем. Вот и было резко преодолено отвращение - надел вонючие тряпки поверх тех, что выдали в гостеприимном СИЗО авиаполка. Ничё, принюхался.
Выгрузили нас на полустанке в степи. Мама моя, не горюй - зима! Снег. Голая белая степь до горизонта. Кое-где проплешины без снега.
Согнали нас в колонну, погнали по грунтовке куда-то. Фронта даже не слышно. Вот тебе и штрафная рота! А как же самоубийственные атаки на пулемёты? Не по канону!
- А жрать когда? - проблеял голос из стада.
- Разговорчики! Запе-евай!
Идут молча. Не хорошо. Команда отдана - должна быть исполнена. Какой там лозунг всех ежанутых? Кто, если не я? Споём?
Владимирский централ - ветер северный,
Этапом из Твери - зла не меряно.
Лежит на сердце тяжкий груз.
Владимирский централ - жизнь разменяна,
Но не очко обычно губит
А к одиннадцати - туз!
Во! Так веселее. Если я в огне не горю, в воде не тону, расстрелять не получается - повоюем! Мы ещё живы - бойся, враг!
Здравствуй, "Шурочка"!
А наш будущий командир "Шурочки" - штрафной роты - не самый колоритный персонаж. Мелкий живчик, весь на шарнирах, как заведённый. Как у куницы, мордочка остренькая, глазки шустрые, внимательные. Губы сжаты плотно - жестокий. На воротнике, что виден через расстёгнутую выбеленную дублёнку - капитанская геометрия. Кадровый. А в кино - штрафниками командовал такой же осужденный. Забыл фамилию актёра. Что-то с серебром связанное.
По бокам от этого живчика - два мордоворота с сержантскими пилами. Под два метра, пузатые тела как бочки натянули коричневую кожу дублёнок. Пудовые кулаки покраснели на ветру. Весомые демотиваторы.
- Катях.
- Что? - не понял я.
- Прозвище капитана.
- А-а! Бывает, - пожал я плечами. А вам - какого надо? Белого и пушистого? К штрафникам-смертникам?
Ротный подходил к каждому осужденному в пополнение его ШР, особист зачитывал статью, пояснял. Если были вопросы, ротный спрашивал скрипучим голосом. Если ответ не устраивал - один из мордоворотов бил пудовым кулаком. Не один не устоял на ногах после такого удара.
Моя очередь. Глаза куницы изучают моё опухшее, обросшее седой щетиной, обветренное лицо.
- Воинская специальность?
- Пулемётчик.
- Как попал в плен?
- Стреляли - очнулся - плен.
- Как тут оказался?
- Бежал.
Он долго смотрел на меня снизу вверх. Изучал - вру или нет.
- Как же ты, дед, в "подсобники" угодил?
- Бывает, - пожал плечами я.
Почему я - "дед"? Из-за седой щетины?
Ротный пошёл дальше. И пудовые кулаки прошли, не потчуя меня. Хоть тут обошлось без зуботычин.
Замёрз я капитально, пока ротный интервью брал у штрафников. А пока по болотам шлялся - не замерзал. Окоченел раз - и всё. Больше холода не чувствовал. А сейчас, отогревшись в бане - опять мерз.
Наконец, погнали нас по складам, где стали выдавать фуфайки, шмотьё, мыльно-рыльное, котелки-фляги, оружие. Ну, что за мне такая напасть - опять мне досталась бракованная винтовка - приклад без стального подпятника, ложе выщерблено, ни штыка, ни ремня, прицельная планка - погнута. И вообще - она импортная. Трофейная.
Стою, в недоумении кручу её в руках.
- Что тебе не понятно, боец? - скрипучий голос.
- Вот это дерьмо. И вообще, я - пулемётчик!
И тут же мне прилетает в ухо. Падаю, сгруппировываюсь - навык есть уже. Закрываю уязвимые места. Били не долго. Подняли на ноги.
- Что тебе не понятно, боец?
- Всё понятно. Спасибо за науку! - поспешил ответить я.
- То-то! - проскрипел ротный, в недоумении потянул шею из воротника.
Громозека бы ржал, катаясь по полу. Сука! Куда ты опять пропал? Так одиноко мне ещё не было.
Ладно, пора - в баню! Оттереть с себя грязюку, побриться. Там, вон, так вкусно запахло, что живот оперу запел! Прямо слышу, как мой желудок поёт голосом Петкуна арию горбуна про красавицу Белль.
- Стоять, боец! - опять скрипучий голос. Меня уже начал доставать этот невысокий человечек.
Вытянулся, доложился. Он смотрит на мой нож. Всё-то он видит! Гля, отберёт теперь! Ну, на кой я его за пояс заткнул? Надо было - в сапог.
- Что это?
- Трофей.
- Дай-ка!
Гля! Гля! Гля! Матерюсь, молча, мысленно, но отдаю я ему клинок.
Ротный покрутил в руках, попробывал на остроту, взмахнул пару раз со знанием предмета. Вернул! Ахудеть! Вернул!
- Трофей?
- Трофей. В бою взял.
- В бою?
- Немцы как-то враждебно относятся к тем, кто бежит из их плена, шляется по их тылам.
Ротный хмыкнул, пошел дальше. Я, украдкой, выдохнул. Я начинаю боятся этого штепселя.
Не война у нас - а малина. Не штрафная рота, а стройбат. От светла до темна копаем землю - окопы, блиндажи, огневые, ходы сообщения. Зато - трехразовое питание. Не 3 раза в неделю, а 3 раза в день! Жрачка - так себе, но - всяко лучше немецкого гостеприимства. И спим в тепле. Сколько влезет, ночи сейчас длинные, если не любишь азартные игры и задушевных бесед "за жизнь". А я - не люблю. В карты не люблю. О себе рассказывать нечего - сплошь всё секретно, а истории других штрафников нахожу скучными. Всё одно и то же. Шаблонов 5-6. Все их истории укладываются в эти шаблоны. С деталями несущественными.
Так - можно воевать. Скучно, только.
Ах, да! Это, оказывается - Донской фронт. А там - недалеко - Сталинград. Вот так вот!
Пригнали какую-то часть, что заняла подготовленные нами позиции. А нас построили и погнали на юг, если меня не обманывает едва пробивающееся сквозь марь небесную Солнце.
- Дед, к ротному!
- Бежу-бежу! - кричу в ответ. Но, не спешу. Не солидно. Спешить. Я ж, гля, "Дед"! С хера ли я Дед - не понятно. Как побрился (голову - тоже, неча народ сединой в заблуждение вводить), опухлость лица после бани спала, глянул в зеркало - мать моя женщина - мне снова - 25! А все - Дед, да Дед!
Ротный брешет по телефону. Я заикнулся доложиться, но был остановлен жестом, направлен к стоящему тут же бойцу.
Небольшой, какой-то весь корявый, волосы - всклокочены, лицо - рябое, губы - сардельки, глаза так близко посажены друг к другу, что сомневаюсь - видит ли он что из-за своего шнобеля?
Ротный бросил трубку, матюкнулся. Обернулся к нам.
- Так, Кенобев! Ты, говоришь, пулемётчик?
- Так точно, гражданин начальник!
- Будешь вторым номером. Вот тебе, Шестаков, напарник. Свалили!
Идём. Шестаков - никаких эмоций. Ни слова, ни полслова. Молча пришли, он, молча, завалился на расстеленный брезент. Круто! Дал же мне Бог душевного напарника.
А это, наверное, наш инструмент? Что это за чудо-юдо? Погодь, я же видел подобное. Как называлась та игрулька? "Медаль за отвагу"? Там было подобное уёжище. Браунинг, если не попутал. Ручной пулемёт. Коробчатое питание. Магазин вставляется сверху. Прицел - сбоку. Британский? Нет. Чешский. Да, патроны - немецкие. Вот так вот. Будешь тут душевным! Воюя с таким уежищем!
И, правда - надо поспать. Ротный не зря нервничает и материться - завтра в бой. А я - уставший.
Безымянный полустанок.
Ага, туда мы и побежим в атаку. На кучку обломков в степи. Полустанок. Бугорки трупов в поле. Мы не первые такие храбрые. И теперь противником - тут всё пристреляно. И пушек я не увидел у нас. Самовары миномётов - видел. Пушек - не видел.
Шестаков бессмысленным взглядом смотрит вперёд. Чудной человек. По первому впечатлению - пенёк с глазами.