Испытание, говоришь? Быть куском бэушного мяса? Ничего нового. И так, почти все кого я знаю - ходячие мясные куски. Только не рванные, как я.
Испытание. Из двадцать первого века в сорок первый год. Да, год знаковый. Для чего? Изменить что-то? Тогда почему я? Я же не знаю ничего и ничегошеньки не умею. Почему не историк какой, на этой теме двинутый, в смысле продвинутый. Или спецназовец. Или Шаманов? ВДВ командует, умеет. Чеченов был нехило. Вот он помог бы. А я? Я даже автомата Калашникова в руках не держал. И в армии не служил. По образованию - экономист - вообще бесполезный человек.
Я представил - прихожу в НКВД или как он тут называется. "Здравствуйте, я из будущего!". А они мне: "Очень хорошо! И чем вы нам можете помочь?" И тут я приплыл. Ничем, твою матом, ничем! Бездарь я, ничегошеньки полезного не знаю и не умею. Коекакер типичный!
Что я помню о 41-м? Сильные бои шли под Могилёвом, Смоленском. Под Вязьмой наших окружили. И путь на Москву стал открыт. Киев не сдавали. Может специально подставили наши войска под окружение, надеялись на Киевский укрепрайон? Гудериан отвернул от Москвы на юг. Под Киевом наших навестила полненькая и пушистая полярная лиса. Кто ж думал в 41-м, что можно окружить целый фронт? Надеялись на стойкость русского солдата. Что удержит, свяжет чудо стратегического мышления - танковые армии. Не вышло. Драпали. А если бы Гудериан не пошел на Киев, а ударил бы на Москву? Удержали бы? Потеря Киева - тяжелая потеря. А потеря Москвы? Москва - узел всех возможных коммуникаций, даже сейчас. А в 41-м? Оправились бы?
И это всё, что я помню. Но, я уверен, что Сталину и его наркомам и без моих сопливых и так всё понятно. Не помню я ни расположения войск, ни направлений ударов, ни количество привлечённых сил, ни одной даты. Так, чуть-чуть, общие тенденции. Но, их и так несложно вычислить мозговитым офицерам Генштаба из простого анализа разведданных.
Технические детали? А я и не знаю никаких. Даже нарисовать не смогу ни одного самолета времен ВОВ.
Ничегошеньки-то я не знаю.
И самый главный вопрос - как я в глаза-то Сталину посмотрю? Я здесь единственный представитель их потомков. С меня за всех и спросится. Что я ему скажу: "Просрали мы Родину, товарищ Сталин. На колбасу поменяли. Лохи мы позорные. Повелись на красивые обещания дяди заокеанского и были кинуты, как последние лохи. Героическое прошлое своё, щедро кровью оплаченное, оболгали, предали. Светлое будущее наших детей, вами авансом проторенное разменяли на сникерсы и китайские цветастые шмотки. Да, у многих из нас есть автомобили, компьютеры, у всех - аудио, видео, телеки. Но нет у нас будущего. Не видим этого, потому что не хотим видеть, не хотим поверить этому. Но подспудно это давит. Поэтому гнетёт безнадёга, мужики убегают от этого в иллюзии, кто пьёт, кто в виртуалке компа тонет, кто на наркоту падает. Некоторые даже отказались от чести быть мужиком и нести тяжесть мира на своём хребте, отвечать за всё. Они бабами попытались стать. Пидоры! Они-то слиняли. А мы, нормальные? Депрессия. Серая безнадёга. Максимка вон вообще решил дитём остаться. И не пидор, и не мужик. И спроса никакого. Убогий. Да, убогие мы все! И нет нам прощения. И расстрела за такое мало".
Так ему сказать? Последнюю опору из-под старика выбить? Чтобы и его жизнь и борьба потеряла смысл? А он в запой уйдёт? Война кончиться в 41-м. Исчезновением русского народа, как исторической сущности. И меня не будет. И сына моего.
Да, ё-моё, почему я-то? Толку-то от меня?
Вот об этом я и думал, пока лежал в палате. Оглушенный, полуослепший, прикованный к койке. Оказалось, у них, здесь, насчёт обезболивающих совсем никак. Даже простенького баралгина нет и не было. И антибиотиков нет. Только стрептоцид. И спирт. Какие-то лекарства были, но я даже не слыхал таких.
Время шло. Я всё больше отчаивался. С каждым прошедшем днём положение на фронтах всё ухудшалось. Я-то знал. Но я ничем не мог помочь. Я был близок к отчаянию. Разум убеждал меня, что помочь предкам я ничем и так не смогу. Но душа отчаянно вопила, звала помочь им.
- Не время отчаиваться. А вот в голос реветь в самый раз! - пробормотал я. Не знаю, слышал меня кто-либо или нет. Я был "аутентичен" - глухотой и слепотой отрезан от мира. Звуки были искажены до неузнаваемости, видел только цветные пятна. Чтобы я не мучился, глаза и уши мне замотали чем-то. Наверное, бинтами. Я был отрезан от внешнего мира. Самое время подумать. Как говорил один знакомый капитан ВВС из аэродромной обслуги, с которым мы раньше дружили семьями: