Он понял это ещё раньше, на самом деле, едва встретил взгляд кристальных глаз Курта, и его сердце остановилось.
Точно так же, как в тот день, когда он увидел их в первый раз.
Себастиан натворил бед.
И, как обычно, ему придётся всё исправлять.
Среди всех людей в мире, именно ему.
Он знал. Он был готов к этому. В сущности, это было причиной, по которой он приехал в Нью-Йорк.
То, чего он совершенно не ожидал, к чему, как вскоре понял, совсем не был готов, это то, с чем он столкнулся в больнице.
Но это был Себастиан.
И Блейн никогда бы его не бросил, как Себастиан не бросал его.
Никогда.
– Эй, приятель, ты там заснул или что? – спросил Себастиан, махнув перед его лицом рукой.
– Нет, извини, я задумался о вчерашней ссоре с отцом, – ответил Блейн, оглядываясь в поисках места, где можно было присесть и спокойно выпить капуччино.
– Твой милейший папаша снова распустил руки? – спросил Смайт с беспокойством в голосе, указывая на свободное место рядом с окном.
– Что-то в этом роде, да. – фыркнул Блейн с некоторым смущением, направляясь к столу.
Себастиан обратился к нему с озабоченным видом:
– Ты знаешь, что я думаю по этому поводу, Би. Твой отец не может тебя винить, если ты предпочитаешь член вагине, и уж точно не может заставить тебя изменить сексуальные предпочтения кулаками. Ты должен что-то сделать, чтобы это прекратить.
– Например, что?
– Не знаю! Может... Вот, возьми пример с меня. Я сказал моему отцу, что я гей, когда мне было пятнадцать лет. Он сначала почти подавился ростбифом, который жевал, а потом, со всей присущей ему изысканностью, хотел забить мне в задницу бутылку Бургундского 1984 года. Конечно, моё замечание о том, что об этом вскоре позаботился бы кто-то ещё, в равной степени болезненным, но гораздо более подходящим случаю образом, на тот момент не помогло, ни моему делу, ни его успокоению, должен признать. Но, как бы он ни старался «исправить» меня, каким бы упрямым он ни был, я был упрямее его, и ему не удалось изменить меня. Ни в тот вечер, ни после. Я начал жить, как хотел. И теперь он смирился. Если он хочет иметь со мной какие-либо отношения, должен принимать меня таким, какой я есть. И ведь это я, не ты! Ты хороший парень, честный парень. Но продолжаешь цепляться за роль идеального сына, которым не являешься, лишь бы порадовать всех; и он, прекрасно зная эту твою сторону, этим пользуется, пытаясь изменить тебя. И меня бесит, что ты ему это позволяешь, Би!
– Я ничего ему не позволяю. Я просто принимаю удары, когда он не в настроении, – сказал Блейн очень тихим голосом, играя с салфеткой.
– Боже, ты же занимаешься боксом, Блейн. И я видел тебя в бойцовском клубе Далтона. Ты не слишком церемонишься с противниками.
– Ты мне советуешь избить собственного отца, Бас?
– Если бы это чему-то его научило, было бы неплохо, как вариант! Но нет... я советую тебе защищаться. И показать ему, что тебе не страшно. Но если этого не достаточно, если он упорствует в своей глупости, просто перестань пытаться заставить его полюбить тебя. Ты можешь переехать ко мне и остаться сколько хочешь, ты же знаешь. То, что я пытаюсь сказать, это что… я не брошу тебя, Блейн! В любом случае, рассчитывай на меня... возьму не дорого, – сказал он, в то время как наглая ухмылка возвращалась на его губы. – Один разочек оттянусь на твоей круглой попке, и мы в расчёте.
– Напомни мне, пожалуйста, как, чёрт подери, меня угораздило рассказать о своих проблемах такому маньяку, как ты?! – отплатил любезностью за любезность Блейн, толкнув его слегка в плечо.
– О, я несказанно рад, что ты спросил меня об этом, Андерсон. Это очень забавная история, и я не мог дождаться случая, чтобы рассказать её кому-нибудь. Итак. Ты вошёл в мою комнату два месяца назад, без стука, потому что разыскивал красавчика Тэдди. Я только что переехал, и весело разбирал свой багаж. Или, точнее, первокурсник, которого я пытался поиметь – и здесь я использую вполне пристойный термин, пожалуйста, возьми на заметку – разбирал мой багаж для меня, пока я его обрабатывал, выдавая эффектные фразочки по-французски. И весьма успешно, надо сказать. Он был уже весь возбуждённый и готовенький для здоровой деятельности в горизонтальном, или вертикальном положении – я ещё не решил – когда ты вошёл и, увидев нас, тут же принялся проповедовать, насколько это было несправедливо, чтобы я использовал этого бедного мальчика, и бла-бла-бла. В какой-то момент я больше тебя не слушал, а думал только о том, какая у тебя шикарная задница и соблазнительный рот. И когда я сообщил тебе об этом, вместо того, чтобы оценить комплимент или исчезнуть со скоростью света в шоке, чего я ожидал, ты уставился на меня с этим потрясённым выражением, до боли напоминающим тех медвежат с сердечком на пузе, о чём я тебе тут же и сообщил, а ты ни с того, ни с сего спросил, умею ли я петь, и не хочу ли, случайно, присоединиться к вашему хоровому кружку. Я чуть не обкончался, просто глядя на тебя, а ты лишь хотел услышать моё пение, прикинь? Я всё ещё не понимаю, что за ассоциативное замыкание произошло у тебя в голове, и не думаю, что хочу узнать, честно говоря. Мне иногда кажется, что ты ещё больший извращенец, чем я, а это о многом говорит! Ты меня тогда просто ошарашил! И тем же вечером... вуаля! Мы были уже друзья – не разлей вода! – закончил, подмигнув, Себастиан.
– Хм... точно! Я был впечатлён тем, что тип вроде тебя знает Заботливых мишек*. А также тем, что тот парень повёлся на твои жуткие фразы, взятые, похоже, из руководства для юных цветоводов. Я не представлял ни что он гей, ни что дурак, – сказал Блейн, чтобы не подкармливать и без того раздутое эго друга.
– Он и не был, до того, как познакомился со мной, на самом деле.
– Кем? Геем или дураком?
– И то и другое!
– Себастиан Смайт, ты член ходячий! – рассмеялся Андерсон.
– О, Боже! Да хорошо бы, кабы так, Андерсон. Может, мне бы удалось трахнуть даже Харвуда.
– А ты разве ещё не сделал этого? – спросил Блейн, продолжая посмеиваться.
– Не совсем. Не полный акт, и не думаю, что он заметил, в любом случае. Он был слишком пьян, чтобы участвовать по-настоящему, а это не считается.
– Однако это не остановило тебя, да, Бас?
– Естественно, нет, Блейн, ты же меня знаешь.
– Так значит, есть кто-то, кто смог устоять перед очарованием Смайта, в конце концов, а?
– В действительности, таких в этой школе уже двое, – сказал он, подмигивая ему и, заставляя немного покраснеть. – Моя самооценка начинает снижаться, должен сказать. Слава Богу, что все остальные продолжают падать к моим ногам.
– Да, в твоих мечтах, Бас, может быть, – засмеялся вместе с ним Блейн, забыв о проблемах с отцом, как и всякий раз, когда находился в компании друга.
Себастиан в жизни бы этого не признал, но Блейн был уверен, что он действительно к нему привязан, а не заинтересован лишь в том, чтобы затащить в постель, как тот часто любил повторять. Эта фаза осталась позади, когда Себастиан впервые нашёл Блейна, лежащим на своей постели с синяком под глазом.
Он не поверил в историю о “боксёрской груше, которая врезала ему по лицу после слишком сильного удара” и, более того, он не сдался, пока, спокойно и терпеливо, выслушав даже несколько оскорблений в свой адрес, не заставил Блейна рассказать ему всё. О себе и своём отце. И о том, каким странным образом тот пытается научить его жить.
Было очень легко раскрыться перед этим невыносимым парнем. Гораздо проще, чем и с ним продолжать носить маску идеального сына и ученика. Это было своего рода освобождением, иметь возможность хоть с кем-то оставаться самим собой на все сто процентов.
Блейн часто спрашивал себя в такие моменты, когда были только они двое и их странная дружба: смогла бы когда-нибудь глубокая привязанность, которую он испытывал к другу, превратиться в истинную любовь?
Иногда он почти надеялся на это.
Как раз в то время, как эти мысли снова зародились в его сознании, колокольчик над дверью Лайма Бин звякнул, и Блейн Андерсон впервые встретился взглядом с парнем, который навеки изменил его жизнь.