Пак скользнул взглядом по безымянному пальцу, который так часто потирал, когда находился в задумчивости или волновался, а затем метнул взгляд в сторону маленькой шкатулочки на трюмо у зеркала.
— Нет, спрятал…
— Это правильно… — выдохнула в ответ Го Мин и, сделав паузу, прошептала: — Я тоже сняла… Папа злится, когда видит его.
— Понимаю… — обезнадеженно пробормотал Пак, немного расслабляясь в позе. — Ты все еще живешь во Флориде? Нашла себе работу?
— Мы вернулись в Сеул, — ответила Мин, и сердце Чана, казалось бы, остановилось. — Около двух недель назад. Я подумала, что тебе стоит знать… Все-таки ты был моим возлюбленным и…
— А сейчас я уже посторонний для тебя? — напряженно спросил Чанёль, нахмуривая лоб и до боли закусывая губу, чтобы заставить себя мыслить здраво. В конце концов, они не виделись целую вечность, и подобный разговор спустя столько времени выглядел уж слишком поспешным.
— Ты же знаешь, что это не так… — тут же ответила Го, тяжело выдыхая в трубку и давая понять Паку, что ей тоже трудно. Почему-то от осознания этого факта парню стало немного легче, и даже появилась легкая улыбка на губах.
— Значит, мы можем встретиться? — с надеждой в голосе спросил он, механически чуть подавшись вперед, как будто девушка могла его видеть.
— Не думаю, что это хорошая идея, — опустошенно произнесла Мин. — Понимаешь, я…
Внезапно она замолчала, и Пак, усиленно вслушиваясь, понял, что в комнату, где находилась девушка, кто-то вошел. Скорее всего это был ее отец, перед которым она всегда робела, не в силах выдавить и слова.
— …кто это? Кому ты звонишь? Дай телефон! — донеслось из аппарата, и Чан забыл, как дышать, чувствуя, что сердце в груди просто сходит с ума от страха за Мин. — Я сказал, дай сюда этот чертов телефон!
Звук зашипел и забарахлил, а потом снова восстановился, и Пак, уже решив было, что мобилка снова у Го, расслабился, ожидая ее голоса, однако в трубке раздался совсем не девичий тембр.
— Ты снова появился в ее жизни?! Стоило нам вернуться в Сеул, как ты тут же замаячил, маленький раздолбай! Послушай меня и заруби себе на носу: я никогда не приму тебя как жениха нашей Мин, понял? Поэтому прекрати тянуть к ней свои грязные ручонки, иначе я тебя найду и поотрываю их!
Не успел Чанёль ответить, как связь прервалась, и длинные монотонные гудки заезженным звуком начали пилить по нервам, сговорившись с разумом, что презрительно шептал: «А я же тебе говорил, надо было слушать меня. Зачем позвал ее? Зачем вообще ответил на этот звонок? Ты чертов кретин, возомнивший о себе невесть что!»
Пак медленно повалился на подушку, ловя себя на мысли, что и правда стал посмешищем из-за взявших верх эмоций. О чем он только думал, предлагая Го Мин встречу? Что она тут же согласится и бросится к нему в объятья, несмотря на запрет родителей? Что сбежит с ним прочь, наплевав на родственников и отдавшись любви? Кому нужны эти сказки про светлое чувство и полную взаимность? Мин никогда не рискнет ради него своей жизнью.
Ее отец всегда недолюбливал Чанёля. Сколько они были знакомы, он всегда занимал позицию противника в едва зарождавшемся разговоре о свадьбе. Этот человек даже увез свою дочь заграницу, лишь бы они с Паком не виделись как раньше.
Парень на автомате потянулся к безымянному пальцу и потер место, где давным-давно красовалось золотое колечко. Ему все кажется, что там болит, будто рана еще не затянулась, а глупое сердце надеется на реванш. Нет уж, Мин — больше не та, что раньше. Теперь она сломлена, полностью подчинена воле отца. Больше Чанёль не в силах что-либо сделать…
Смахнув навернувшуюся слезу от накативших эмоций, смешанных с восставшими воспоминаниями, Чанёль поднялся и подошел к столику, на котором располагался ноутбук. Чтобы отвлечь себя от моральных истязаний, парень открыл рабочий сайт и, вбив логин с паролем, открыл почтовый ящик, где уже собралось немало сообщений.
Пак клацнул первое попавшееся, не слишком вникая в тему и адресата. На этот раз ему, как ни странно, писала уже, судя по всему, взрослая женщина, у которой были проблемы с собственной дочерью.
«Уважаемая Джульетта!
Я знаю, что этим письмом только отнимаю ваше время, но мне больше не с кем посоветоваться, поэтому прошу прощения за то, что тревожу вас! Понимаете, моя старшая дочь совсем не желает меня слушаться.
Дело в том, что она возомнила, будто уже взрослая и имеет право самостоятельно распоряжаться своей жизнью. Она связалась с сомнительной компанией, стала надевать странную одежду и устрашающе краситься…
А на днях я нашла в кармане ее курточки новую пачку сигарет и неиспользованный презерватив. Я уже с ума схожу от незнания и догадок… Милая Джульетта, я очень прошу вашей помощи! Любого совета!
С безмерной надеждой, Квон Суджэ».
Чанёль еще несколько раз перечитал письмо и нахмурился, не зная, что ответить. С одной стороны, ему очень хотелось помочь бедной женщине, но как это сделать, чтобы не стало еще хуже? Как дать понять, что его слова не стоят и грамма золота, а последствия могут быть фатальными? Но это его работа и он обязан отвечать на подобные просьбы, пусть даже абсолютно нелепо и нелогично. Однако именно в письме Суджэ парень чувствовал отчаянье, с которым запутавшаяся мать обращалась к нему за помощью.
Поразмышляв еще немного, Пак все-таки нажал на строку для ответа и принялся набирать текст, искренне надеясь, что не усугубит ситуацию этой «внесенной лептой».
«Уважаемая Квон Суджэ!
Иногда мы, люди, сами себя понять не можем, тогда что говорить о других и тем более о родных детях, которые ведут себя не самым понятным образом? Думаю, вы слишком опекаете свою дочь, которая протестует всеми способами, чтобы показать, что нуждается в свободе.
Моим советом будет следующее: позвольте дочери еще немного „подурачиться“, покажите ей, что это вас не тяготит, и не ругайте ее по возвращении домой. Сигареты и презерватив — это ее оружие против вашего же режима.