— Ну, ладно, Валера. Я буду звонить тебе. Привет Нинке. Пока.
«Галилей» закончился. Во всех положенных местах были аплодисменты. Цветы. «Молодец, Боря!» — из зала крикнул Бутенко[58].
Хмель выставил водки, как и обещал. А я думаю, может, и грех: худо ли бедно, но он повторяет Володьку, его ходы, его поэтическую манеру произнесения текста, жмет на горло, и устаешь от него. Что касается профессии, то, безусловно, он большой молодец, взяться и за десять дней освоить текст, игру — профессионал, ничего не скажешь. Быть может, разыграется и покажет, но, если не обманывает меня глаз, виден потолок по замаху. Хотя я, например, считаю, что Водоноса[59] я заиграл ближе к «яблочку» только через два года.
21.04.1969
Вечер. «Галилей». Звонил опять Высоцкий, говорит: «Из-за меня неприятности у Гаранина с книжкой».
Завтра будем отмечать ПЯТИЛЕТИЕ театра. Высоцкий прислал всякие свои шуточные репризы-песенки на тему наших зонгов. За столом будем сидеть: я с Зайкой, Бортник и Желдин с женой. Автограф Высоцкого я Таньке не отдам. Пусть и у меня будет автограф опального друга.
26.04.1969
Ну и кричал вчера шеф на нас, не помню такого по звуку страшного ора. Два раза пустил петуха на самом патетическом месте, и только они заставили его сбавить темперамент, а то уж больно конфузно выходило: он разбежится, вздрючится, грох кулаком об стол — и петух... Колотил кулаком об стол так, что динамики разрывались, вся техника фонить начинала... Чудно...
— Я думал всю ночь после вчерашнего безобразного спектакля («10 дней») и решил: хватит. Я пару человек выгоню для начала, какое бы тот или иной ни занимал положение... Играет пьяный, после «пятилетия» кое-как на третий день к вечеру разбудили, и его покрывают, дескать, он же сыграл, текст ведь он доложил нужный. Это черт знает что... Тов. Иваненко не вышла на выход... Или работайте, или уходите... Я много раз вам говорил, что вы «огонь» стали работать плохо, а вы продолжаете не являться на занятия пантомимой... Другим занимаетесь... Вы знаете мой характер, вы знаете, что меня снимали с работы год назад... Меня не такие ломали и не сломали (вот тут он грохал), и я не позволю разным холуям (грох) и циникам глумиться надо мной...
Ополчились на поклонников. Говорят, кто-то передал после «Галилея» Хмельницкому веник с надписью: «Не в свои сани не садись». До него веник не дошел, но народ знает, значит, попадет и к нему эта змея. Не хотел бы я в своей жизни даже и сплетню такую про себя знать. Но такая наша жизнь: любишь славу и восторги, не откажись иногда и дерьмом умыться. А у меня мысль: не работа ли это Т., и не подозрение ли таковое на нее заставило шефа так лягать ее вчера, не совсем уж обоснованно?
29.04.1969
Вчера Высоцкий приходил в театр, к шефу. Сегодня он говорит с директором. Если договорятся, потихоньку приступит к работе, к игранию.
03.05.1969
Зайчик ворчит, зашивается, готовит обед. Высоцкий обещал быть. Где он?
04.05.1969
И он пришел. Вчера партбюро обсуждало его возвращение. Решено вынести на труппу 5-го числа.
Высоцкий:
— Шеф говорил сурово... Был какой-то момент, когда мне хотелось встать, сказать: «Ну что ж, значит, не получается у нас». — «Какие мы будем иметь гарантии?» А какие гарантии, кроме слова?! Больше всего меня порадовало, что шеф в течение 15 минут говорил о тебе: «Я снимаю шляпу перед ним... Ведущий артист, я ни разу от него не услышал какие-нибудь возражения на мои замечания... Они не всегда бывают в нужной, приемлемой форме, и, может быть, он и обидится где-то на меня, но никогда не покажет этого, на следующий день приходит и выполняет мои замечания... В „Матери“ стоит в любой массовке, за ним не приходится ходить, звать. Он первый на сцене... Я уважаю этого человека. Профессионал, которому дорого то место, где он работает... Посмотрите, как он в течение пяти лет выходит к зрителям в „10 днях“. Он не гнушается никакой работой, все делает, что бы его ни попросили в спектакле. И это сразу видно, как он вырос и растет в профессии... У него что-то произошло, он что-то понял...»
Еще два месяца назад шеф мне говорил: «Что-то странно он заболел», — а потом и на собрании долбал тебя за Ленинград...
— А потому, что я не стал мстить ему за это ни словом, ни делом. Он понял, что был не прав, а мне большего и не надо. А потом за «Мать»... я много подсказываю, помогаю... Ты помнишь, как делалась картина «Тени»? Ведь все на глазах сделали артисты сами. Ты придумал этот проход анархистов с «Базаром»...[60] Ему нужны такие творческие люди, энтузиасты театра, а не просто хорошие артисты. Почему он и тоскует по тебе, по Кольке, почему ему дорога моя инициатива... Все правильно, все понятно...
— Ты добился такого положения в театре и такого безраздельного с его стороны уважения самым лучшим путем из существующих — только работой и только своим отношением к делу... Ты не ломал себя, ты сохранил достоинство, не унижался, не лебезил, и он очень это понимает. Он говорил о тебе с какой-то гордостью, что «не думайте, в театре есть артисты, на которых я могу опереться». Я безумно рад за тебя, Валера.
— Мне это тоже, Володя, все очень приятно. Конечно, тут главное дело в удаче «Кузькина». Ему стали петь про меня, что он вырастил артиста, сделал мне такую роль, что я в театре артист № 1 и т. д., все это его развернуло ко мне наконец-то во весь анфас как к артисту, и мое постоянное устойчивое поведение как рабочей лошади, а не премьера-гения заставило зауважать мое человеческое. Но он человек переменчивый, и не надо чересчур обольщаться. Завтра я приду к нему говорить о съемках, и он мне припомнит все грехи, бывшие и небывшие.
— Ах, если бы у тебя вышли «Интервенция» и «Кузькин», ты был бы в полном порядке, надолго бы захватил лидерство.
— Ну, я уже пережил это. Зажал. Ведь что самое главное, послушай, может быть, пригодится тебе, а в теперешней ситуации наверняка. Мне тоже хочется играть, славы, и не тратить время на казалось бы пустяки, массовки, ерундовые роли и т. д. Но душу надо беречь. Надо не отвыкать делать всякую работу, да, вот и буду час стоять с дубиной в массовке, и буду помогать своим присутствием, буду отрабатывать свой хлеб везде, где потребуется... Мне не стыдно ни перед собой, ни перед народом, ни перед кем... Я честно, изо дня в день, стараюсь быть полезным... то есть я душу берегу... Мне не страшно взяться ни за какую роль, я привык работать в поте лица, и я сделаю. И я тебе советую не хватать сейчас вершин, а поработать черную работу, ввестись куда-то, что-то сыграть неглавное, и не ждать при этом от себя обязательно удачи, творческого роста, удовлетворения, нет, поработать, как шахтеры, как кроты работают, восстановить те клеточки душевные, которые неизменно, независимо от нас утрачиваются, когда мы возносимся. Эта профилактическая работа обязательно откликнется сторицей.
— Полока живет у меня с Региной. Завтра буду убираться... Марина приезжает... будет жить у меня... наверное. Решил я купить себе дом... тысяч за семь... Три отдам сразу, а четыре в рассрочку. Марина подала эту идею... Дом я уже нашел, со всеми удобствами... обыкновенная деревянная дача в прекрасном состоянии, обставим ее... У меня будет возможность там работать, писать. Марина действует на меня успокаивающе... Люська дает мне развод... Я ей сказал: «Хочешь — подай на алименты». Но это будет хуже. Так я рублей по двести ей отдаю, я не позволю, чтобы мои дети были плохо одеты-обуты... Но она ведет себя... ну — это катастрофа. Я звоню, говорю, что в такое-то время приду повидать детей... Полтора часа жду на улице, оставляю все у соседа. Она даже не извинилась, для нее это в порядке вещей... Шантажирует детьми. Жалко батю — он безумно любит внуков, а она все делает, чтобы они меньше встречались... Ну что это? Говорит, что я разбил ей жизнь... Ну чем, Валера? Детей она хотела сама... На работу? Даже не пыталась никуда устроиться... Да и по дому ничего не делала — ни разу не было, чтобы я пришел домой, а она меня накормила горячим. Она выросла в такой семье... Ее мать всю жизнь спала в лыжном костюме — до сих пор не признает простыней... Я зарабатывал такие деньги, а в доме нет лишнего полотенца... Ну что это за ... твою мать! Вот ты гораздо меньше имеешь доходов, но у тебя все есть! Как ты ни обижался на Нинку, но я вижу: она — хозяйка. А та профукала сберкнижку, профукала другую... Я дал теще деньги на кооператив — через три дня узнаю, что их уже нет. Открыла у себя салон: приходят какие-то люди, пьют кофе... А ребятишки бегают засранные, никому не нужные... Мне их не показывают, старикам не показывают... И все ее хорошие качества обернулись противоположной стороной...
59
Роль В. Золотухина в спектакле «Добрый человек из Сезуана», которую он получил после ухода из театра А. Эйбоженко в марте 1966 г.
60
«Тени», «Базар» — то есть сцена «Тени прошлого» и песня анархистов «На Перовском на базаре...» (кстати, часто ошибочно приписываемая В. Высоцкому) из спектакля «Десять дней...».