Секретная история вампиров

Все же бежал он и кинулся тотчас к домашним,
Но не поверили многие жутким рассказам,
Думая, что, из дворца прибежав по улицам темным,
Спятил с ума он, о гарпиях хищных вещает
Просто в бреду, и страшиться угрозы не надо,
И все призывы к побегу не стоят вниманья.
Так насмеялись друзья и родные над бедным Энеем.
Он и к прохожим на улице с вестью ужасной кидался,
На смех был поднят, поскольку все к бойне привыкли —
Ведь и не год и не два враги вокруг Трои стояли.
Видит несчастный: никто ему верить не хочет.
Стал предрекать он падение скорое Трои —
Раз Ахиллес уж погиб под вражьим ударом могучим.
Тут-то к словам его люди прислушались все же,
Стали тесниться, шуметь… и вскоре замечены были
Нежитью, посланной в мир венценосной Еленой.
Кое-кого тогда беглые недосчитались.
Да, нам известно: из Трои бежать удалось им,
Тем, кто Энея пророчеству все же поверил.
Так это было: в стене крепостной отыскали
Лаз они тайный — тот самый, которым Елена
Ночью на поле полакомиться выходила,
Раненых, мертвых в пищу себе потребляя
И превращая в нежить укусом зубастым.
Этим-то ходом все те, кто Энею поверил,
Вышли из крепости. Где же Энея супруга,
Храбрая женщина? Где же? Напрасно хватились.
Тьма — или те, кто во тьме, — ее поглотили.
Молча тогда беглецы свой путь продолжали
И ничего не сказали нарочно Энею,
Но он отсутствие милой все же заметил —
Только когда уже вывел отряд свой к самому морю.
Горестно вскрикнул и в крепость обратно помчался.
Кто же навстречу? Супруга, бледна и прозрачна, —
К нежити сонму успела уже приобщиться,
Ибо, похитив, ее искусали дорогой.
И, вместе с неутолимою жаждою крови,
Дар прорицанья ей дан был, подобно Кассандре.
«Милый, судьба тебе жить в краю чужедальнем,
Город там новый отыщешь и славу стяжаешь.
Ныне прощай и ступай: я тебя опасаюсь коснуться,
Дабы пророчество это сбылось, от тебя отрекаюсь».
И отступила. Эней же и меч свой из ножен
Вынуть не смог: хоть и нежить, а все же супруга.
Так и расстались, и к людям своим поспешил он.
На берегу их отряд счастливо избегнул с ахейцами встречи,
Слишком своими делами те заняты были —
Строили козни, сплетали план хитроумный,
Что подсказала Елена им через Терсита,
Тот же, горбун и слуга ее верный, покорный,
Сообразил нашептать этот план Одиссею,
В скромности ложной он так все дело представил,
Будто обязаны все хитроумью Улисса.
Так удалось небольшому отряду Энея
Все же бежать из нежити отданной Трои,
Где и Елена, и сестры прекрасной царевны
Сеяли зло, превращая троянцев в вампиров.
Дальше события как развивались, известно,
Но толкованье их все же мы вам предоставим:
Гектора труп пролежал под присмотром Ахилла
Дюжину дней и ночей, не затронутый тленьем.
(Все порешили, что воля на то Аполлона,
Что покровителю Трои так было угодно,
Дабы Приам мог оплакать тело героя,
Прежде склонившись униженно перед Ахиллом.)
Этим закончил слепой песнопевец сказанье.
Далее, знал он, история слишком ужасна
И не посмел продолжать. Но те, что пришли за Гомером,
Все исказили и баснями правду укрыли,
Ибо и им показалось, что чистая правда
Слишком страшна, что поверят скорее в досужий
Вымысел, нежели полный отчет о событьях.
Видно, решили, что ложь, приукрашена, больше
Славы сказителям, нежели правда, приносит.
Я же от вас правду скрывать не намерен.
Так от Елены, рожденной ночным Аполлоном,
Начали род свой вампиры, что жаждою крови томимы.
Вот где их корни — под стенами древними Трои!
Я расскажу, чем окончилось Трои паденье.
В стенах ее поутру воцарились вампиры,
И, повинуясь покорно Елены приказу,
Настежь врата крепостные они распахнули,
Бросились, жаждая крови, они на равнину,
К стану врага; окружили шумной толпою
«Дар» аргивян, коварно их поджидавший.
(Каждый в ушах своих слышал голос Елены,
Правила ими она, хоть света дневного боялась.)
Вот уж гигантский конь вервием крепким опутан,
Тянут в крепость его, тянут щедрый подарок.
Диво, не статуя — конь деревянный огромный!
Ну а ворота они затворить позабыли
И не задумались, где же дарители, вовсе.
Конь деревянный казался троянцам забавным,
Пьяные кровью, они хохотали безумно:
«Вы поглядите, сквозь ребра там что-то сверкает.
Ну и потеха!» А это сверкали доспехи,
Панцири, шлемы, щиты врагов хитроумных.
Да, Одиссей и сподвижники, втиснувшись внутрь,
Ждали, купаясь в поту и слово каждое слыша снаружи.
Ждали, пока не стемнеет, чтоб по Одиссееву слову —
Мысль воплощая Терсита и план исполняя Елены, —
Выйти на улицы Трои из конского чрева.
Был среди них Филоктет, на войну он последним явился,
Лучник искусный, с Улиссом готовил он стрелы,
Были их наконечники смазаны ядом смертельным
Гидры Лернейской — щедрым даром Геракла.
Эти-то стрелы и стали стрелкам двум искусным спасеньем,
Гектора яд и убил, так что он уже не поднялся
(Нежить, вернее, в которую он обратился).
Яд этот действовал так: он в теле вампира взрывался,
Стоило стрелам в мишень свою метко вонзиться.
Встали спиною к спине Филоктет и Улисс и без устали демонов били из луков,
Сыпались стрелы жужжащим отравленным роем.
А между тем все бойцы, что из конского ринулись чрева,
Вскоре искусаны нежитью были до крови.
Но Агамемнона войско пришло на подмогу;
Крикнул: «Огня!» — Одиссей, и вспыхнуло факелов пламя,
С воем и визгом горели вампиры Елены,
Ибо, как света дневного, огня они не выносили.
Что же Аполлон?
А бог света проспал эту битву.
…Страшен был гнев Аполлона, когда он проснулся.
Больше всего, пожалуй, досталось Улиссу:
Десять годов суждено ему было скитаться,
Прежде чем смог на Итаку, домой, возвратиться.
Многие воины из Агамемнова войска
Были укушены в битве вампирами Трои
И потому, при проблесках первых восхода,
Мигом рассеялись, точно туманная дымка.
Лишь Агамемнон (укушенный тоже) остался
Цел, невредим, потому что во трюме таился.
До дому так он во тьме и доплыл невредимый.
Царь себе может позволить любые причуды.
Кстати, укушен был царской он дочкой, Кассандрой, —
Та хитроумно прикинулась бедной овечкой,
Заперлась дева покрепче в дворцовой темнице
И притворилась, что жертва она, что в испуге
Прячется тут от вампиров, и ей Агамемнон поверил.
Вдоволь натешился ею тогда победитель:
Вынес добычу прелестную он из темницы,
Что ж до укуса, насильник его не заметил,
Или заметил, но принял за сопротивленье.
Царь, зараженный вампиршей, вернулся к супруге,
И Клитемнестра проведала страшную правду.
Чтобы утешиться, вскоре взяла фаворита,
Но и любовник рассказу ее не поверил,
Бросил царицу; от мужа она отстранилась,
Долго на ложе царя она не допускала.
Все же однажды в ночи Агамемнон к ней в опочивальню ворвался,
В горло ей впился… Когда б не лучи Аполлона,
Вестники утра, то быть бы ей трупом усохшим.
Солнце спугнуло царя; но стала вампиршей царица
И порешила: умру, но его погублю я.
К вечеру, как у вампиров обычно ведется,
Царь пробудился. Супругу нашел он в купальне.
С телом, блестящим от масла, стройна и прекрасна,
Прямо к себе Агамемнона томно манила.
Обнял ее — ускользает; он обнял покрепче —
В пену скользнула с улыбкою жаркой, дразнящей.
Царь вслед за ней… напоролся на острый кинжал он,
Ядом намазанный, спрятанный там, под водою.
Тотчас рассеялся царь, как туман на рассвете.
Та же судьба и царевну Кассандру постигла:
Плачу ее и мольбам уже и не вняли.
А Филоктет, ядом лернейским на стрелах спасенный,
Все-то с тех пор по Элладе охотником рыскал,
Жаждал под корень свести он вампирское племя,
Напрочь его истребить… но оно уцелело.
Первым охотником стал Филоктет на вампиров,
Ну а когда упокоился он в Сибарисе,
Стрелы, несущие смерть, попали в храм Аполлона в Кримиссе.
И уж туда-то вампиры, конечно, соваться не смели.
Там и поныне запас смертоносный хранится.
Меткого лучника ждет. Вот вам о Трое вся правда!