И оба весело расхохотались.
Справившись с изумлением, Александр Борисович ошеломленно покачал головой:
— Ну, рыжий, ты даешь. Так вот, значит, какие у тебя «свои источники информации»…
— В том числе, — самоуверенно усмехнулся Дениска. — Ну а теперь к делу.
Расстегнув свою парижскую сумочку, Лидочка извлекла оттуда небольшой пакет и вручила его Турецкому.
— Здесь паспорт и все необходимые документы, — сказала она. — Виза открыта сроком на три месяца для выезда на лечение. В общем, как и договаривались…
— Как же тебе это удалось? — удивленно спросил Турецкий, изучая новенький загранпаспорт с Ритиной фотографией.
— У моей подруги с факультета отец большая шишка в МИДе. Так что, как говорится, нет проблем.
— А вот это лично от меня, — добавил Дениска, вручив ему еще один конверт. — Тут деньги и билет на самолет. Думаю, на первое время хватит…
— Спасибо, братцы. Даже не знаю, как вас благодарить.
— Не стоит благодарности, — улыбнулась девушка.
— А вы сами, дядя Саша, — осторожно начал Денис. — Что вы надумали?
Турецкий сокрушенно вздохнул и опустил глаза.
— Лучше не спрашивай… Ей-богу, не знаю…
Молодые люди понимающе переглянулись.
— В любом случае, Турецкий, ты всегда можешь рассчитывать на нас, — сочувственно заключила Лидочка.
— Кстати, дядя разрешил отдать вам нашу старую «шестерку», помните, я как-то говорил? — напомнил Денис. — Она уже стоит во дворе. А вот и ключи…
Подбросив на ладони звонкую связку, Александр Борисович с благодарностью взглянул на своих юных друзей.
— Спасибо, ребята. Что ж, как говорится, желаю счастья…
И на прощание от всей души расцеловал обоих.
Рита укладывала чемодан. Она занималась этим второй день подряд, но всякий раз, едва закончив работу, начинала все заново. Ее маленькая квартирка была перевернута вверх дном. Всюду были разложены бесконечные вещи, среди которых ей нужно было выбрать лишь самые необходимые. Но как сделать этот выбор? Ведь каждая из них была неотъемлемой частью ее жизни. Каждая была по-своему дорога. Почти с каждой были связаны различные воспоминания. Господи, до чего же это трудно — уезжать от самой себя! Горько, мучительно, невыносимо. Но остаться еще труднее. А после всего, что случилось, и вовсе невозможно…
Девушке стоило огромных усилий заставить себя войти в эту ужасную квартиру, которая после убийства Лены навсегда стала для нее чужой. Она приезжала сюда только днем. А ночи проводила в квартире у матери. Вместе с Турецким. Рита чувствовала, что за эти дни их отношения дошли до той роковой черты, за которой следует либо бесповоротный разрыв, либо… Впрочем, на это она уже почти не надеялась. Чувственное ослепление, которое всецело захватило их обоих, начинало понемногу ослабевать, и девушка все яснее видела, какие они были разные, как по-разному видели и понимали жизнь, по-разному чувствовали. И причиной тому была не только заметная разница в возрасте…
Турецкий открыл дверь своим ключом (Рита передала их ему для Дениса, который на время арендовал ее квартиру для одного из своих «беспризорных» сыщиков). Закончив очередную укладку, она задумчиво сидела на полу, среди оставшихся вещей, будто среди обломков своего прошлого. Остановившись на пороге, он молча взглянул на девушку, мучительно борясь с разрывавшими его сердце противоречивыми чувствами. При виде ее гибкого тела в одном легком домашнем платье его вновь невольно охватила дрожь. Это было словно наваждение — сладкий яд, от которого не существовало противоядия. Ему невыносимо захотелось сжать ее в объятиях и не отпускать. Не отпускать вопреки всему! И снова целовать ее — всю, всю, всю, безудержно и исступленно… А она ждала от него ответа. Вопросительно посмотрела ему в глаза и сразу все поняла. И ее потухший взгляд тотчас вернул его на землю. Вернее — на берег, где он оставался в одиночестве, а она уплывала все дальше и дальше…
— Ты не передумала? — глухо спросил он.
Рита покачала головой.
Турецкий сокрушенно вздохнул.
— Я все сделал… Здесь, — он положил на журнальный столик два конверта, — все необходимое… Прости, но я…
— Не надо! — простонала она и опустила глаза. По щекам ее заструились слезы. — Не говори ничего…
Но еще невыносимее было наступившее молчание. Казалось, между ними вырастает незримая стена, и каждый в душе понимал, что эта стена была непреодолимой.
— И все-таки я не понимаю, — не удержавшись, с волнением начал Турецкий. — Почему?! Что тебя гонит? Неужели всего лишь мертвые тени прошлого? — Он нервно зашагал по комнате из угла в угол. — Ты даже не представляешь, сколько всего мне довелось здесь пережить! Сколько раз я буквально умирал заживо! Но ведь остался. Потому что всегда смотрел в будущее.