* * *
Когда-то Родик Байдак уже садился за руль мертвее мертвого. Прошлой весной, в апреле. Полторы бутылки водки и два "кубика" сверху. Он проехал через весь город на ста двадцати, в машине было полно народу, человек восемь друг на друге, все пьяные вдребодан. Каждую минуту кто-то толкал его под локоть и говорил: "Р-р-родь, нам еще не выходить?" Он проехал через весь город. От Таганрогского шоссе до проспекта Шолохова. Правда, была ночь. Правда, на восточной окраине его все-таки нагнали, перекрыли дорогу. Родик притормозил. Милиционеры вшестером наставили пистолеты на дверцу: выходи, гад. Родька не выходил; посмотрели - а он спит, морду на руль положил. Возможно, только-только уснул. А возможно, он полдороги такой ехал. Никто не знает. Через неделю права Родькины папаше его вернули, сказали: пусть ваш сын не напивается так сильно, пусть пьет по чуть-чуть - вот как мы, например. Пить по чуть-чуть Родион Байдак не умел. Сегодня он придушил не меньше литра бренди. Когда Родик включил зажигание и сказал: "Теперь ветер нам в жопу, ребята, иначе закиснем совсем", - Сергей, как ни был пьян, все-таки стал потихоньку выбираться из машины. Он открыл дверцу и увидел асфальт, который плавно тронулся под подошвой, издавая тихий шелест. Кто-то потянул его назад. - Э?.. - сказал Сергей. Тянула Светка Бернадская. Она сидела с ним рядом на заднем сиденье, левая Серегина рука лежала на ее плечах, как огромное бревно; Светка пригибалась под его тяжестью, тычась лицом Сереге в подмышки. - Сережка-ты-что-Сережка!.. - верещала Светка. Она вцепилась в его рубашку и тянула назад обеими руками. "Ланча" качнулась на повороте, Сергей опрокинулся на Светку, дверца захлопнулась. - Откуда ты взялась? - пробормотал он. - Дурак, - почему-то ответила Бернадская. Тяжелое бревно с плеча она не сбросила. Родик старался вести машину плавно и осторожно. По его затылку за воротник рубашки стекал пот. На компьютерном спидометре дрожала цифра "60". - Куда едем? - спросил Сергей. У Светки Бернадской вместо глаз два голубых прожектора, направлены на Сергея, она говорит что-то ему негромко. Сергей слышит и тут же забывает. Какого черта она сунулась в машину? Может, Родик ей тут титьки крутил, пока он спал? Или сказки рассказывал?.. Светка неожиданно провела рукой по его щеке. Сергей снова уснул. Проснулся в "двойке". В вестибюле. "Двойка" - это общежитие N 2 Тиходонского государственного университета, дикая каменная пещера, уходящая не вглубь, а вверх - на высоту шестнадцати этажей. Здесь живут дикие сородичи физиков, филологов и журналистов. Братья меньшие. Неандертальцы. На вахте жует резинку и чистит спичкой когти седой пещерный медведь, дядя Болеслав. Еще его зовут Гестапо, причем не только за глаза. Дядя Болеслав не обижается. Ночью, между часом и двумя, он прячет в штанину тонкий стальной прут и обходит дозором читальные комнаты (на каждом этаже такая есть, вход свободный, за-ахады, дарагой). В читальнях вечно стоит дер, дер по-черному, потому что в блоках места всем не хватает. Гестапо подходит, некоторое время смотрит, приглядывается - а потом как врежет прутом по столу, или по полу, или по стене! Студенты слетают с подруг, будто по ошибке пихали в сопло ракетного двигателя, а тот возьми да заведись; у подруг матка еще неделю сокращаться будет, пока успокоится. А Гестапо доволен. Он прутом покачивает: мол, попробуй только дернись, ебарь сраный. И дрочит мысленно. И спускает прямо в штаны. Родик его не боится. Если Гестапо вдруг вздумает спросить пропуск, Родик прочистит горло и громко, на весь вестибюль, пошлет его. А на следующий день будет звонок из ректората, прямо на вахту. Так было уже однажды. На этот раз Гестапо лишь вежливо просит: - Пожалуйста, без дебошей, молодые люди. - Ты, главное, первый не задирайся, - говорит ему Родик. Они втроем ждут в лифтовой. Светка Бернадская не отпускает Серегину руку, держит ее на плечах как коромысло, сжимает его ладонь холодными пальцами. Что это с ней случилось, с маминой дочкой? Какого черта Светка забыла вобщаге?.. Подходят еще двое парней, невысокие крепыши с широкими славянскими лицами и картофельными носами. Похожи как братья. Один в упор смотрит на Светку, она отворачивается, он - нет. Продолжает смотреть. Сергей вспоминает Антонину Цигулеву, за которой такие взгляды тянулись, как патока за ложкой. - У тебя ширинка расстегнулась, брат, - говорит Сергей. Крепыш переводит взгляд на него, глаза почти белые, прозрачные. Спокойные. - Что? - Ширинка, - повторяет Сергей. Второй одергивает своего товарища: - Не дури. Руки от кулака до локтевого сгиба вздутые, будто под кожей проложены толстые многожильные кабели. Много кабелей, все туго переплетены между собой. А выше - так себе, обычные руки, болтаются себе в широких рукавах бейсболок. У Брюса Ли грабли похожие были, он очень гордился ими, говорил: "Четыре пятых всей мышечной силы бойца - это предплечье..." Огонек на табло сбегает вниз, к жирной красной единице. Звонок, двери распахнулись. Крепыш входит первым, кулаком бьет по клавише "8". - Не дури, - напоминает ему второй. На восьмой этаж лифт карабкается при полном молчании. Коля Лукашко живет на двенадцатом. Родик сказал, друзья с Украины привезли ему несколько пакетов отличной анаши. Пластилин. Попробуем? Светкино лицо бледнеет и вытягивается, пальцы, которыми она сжимает ладонь Сергея, сразу становятся мокрыми. У Антонины руки никогда не потели. - Это наркотики? - спрашивает Светка шепотом. - Лекарство против морщин, - цитирует кого-то Родик. Через минуту они сидят в тысяча двести шестой комнате, здесь живут Коля, Чума и трое черных с химфака. Черных отправили прогуляться, Лукашко запер дверь, бросил под нее мокрое полотенце, задернул шторы, достал из стола пачку "Беломора" и вытряхнул на ладонь одну папироску. Придирчиво осмотрел со всех сторон и стал разминать табак. - Сигареты тут не годятся, - учит Светку Чума. Она заторможенно кивает. Коля привычно зажимает клыком край картонного мундштука, осторожно тянет папиросная бумага сползает с картона и чуть провисает под тяжестью табачной начинки. - На что похоже? - Чума ближе придвигается к девушке и сально улыбается. - Не знаю... - На опавший член с презервативом. А в нем сперма... Он кладет руку на округлое колено. Светка брезгливо освобождается. - Ну, ты... - предостерегающе рыкает Сергей. Теперь надо вытрясти табак. Работа ювелирная: если папиросная бумага лопнет, мастырка не получится. Но у Коли немалый опыт. На свет появляется коричневый остро пахнущий шарик размером в сливу, Лукашко отщипывает комочек, тщательно трет на ладони. Анаша липкая и растирается плохо. - Масло! - довольно скалится Чума. - А то купишь фуфло, а оно крошится, как глина... " Коля все-таки растер коричневый комочек, старательно перемешал с табаком и осторожно стал засыпать обратно. Смесь пахнет сладким черносливом. Пальцы его тоже начинают пахнуть черносливом, и весь блок пахнет черносливом. Лукашко собрал все до пылинки, нежно закрутил тончайшую бумагу, чтобы начинка не высыпалась, с великим тщанием натянул обратно на мундштук. - Мне из Кабарды сегодня обещали пригнать фуру муската, - заявляет вдруг Чума. - Фуру? - уточняет Родик. - ФУРУ? - кивает Чума. У Чумы грубое коричневое лицо с обветренной кожей, все поросшее белесым пухом. Он сельский медалист, из степей откуда-то. Выговор с фрикативным "г". Гхэ. Шустрый, как электровеник. - Заливай больше, - говорит Родик. - Кому ты упал в Кабарде? - Упал, - пожимает сутулыми крестьянскими плечами Чума. - Написал про один колхоз под Баксаном, абреки прочитали, понравилось, они взяли адрес, сказали: такогото числа будет фура, в ней мускат, сколько возьмешь - все твое будет. - Поэму написал? - Очерк. О председателе. Чума козыряет перед Светкой Бернадской, она ему нравится. Чтобы просто подойти, сунуть ей в руку охапку цветов, сказать: "Мне жизни без тебя нету, дура!" - не-ет, этих дел Чума не понимает. Вот фура с мускатом, благодарные абреки, писающий кипятком председатель - да, сила. Там, в степях, знают что почем. - Сила! - громко хмыкает Сергей. - Что? - оборачивается к нему Чумаченко. Сергей, не моргая, смотрит покрасневшими от выпитого глазами. - Там, в степи, люди знают что почем, а?.. Сидишь рядом со Светкой в провонявшем черносливом блоке и все равно слышишь свежий, отчетливый запах ее духов; Светка вся белая, рассыпчатая, как именинный пирог, - а Чума шершавый, заскорузлый, морда кирпичом, и носки вечно воняют. Насчет Светки его давно забрало, говорят, еще на первом курсе пытался вскарабкаться. Альпинист хренов. Сергей подумал: вот так чаще всего и случается, человек ищет кого-то, кто ни капли на него не похож. Ищет, ищет. Находит. И - ничего... Ничего хорошего не получается. Светка встала, вышла в туалет. Чума ей вслед крикнул, что не работает, труба засорилась. Она вышла в коридор, наверное, попросилась к кому-то из соседей. Смелая! Точно: музыка из соседнего блока стала громче - значит, дверь открыли. Чужая музыка, монотонная, с подвываниями. И развязные мужские голоса с восточным акцентом. Арабы. Светка вернулась хмурая, снова нырнула под Серегину руку, ноги поджала, свернулась клубочком. Маминой дочке неуютно в этой провонявшей мочой общаге. ...Анаша пробирается в мозги, словно мышь в родную нору. Быстро, почти мгновенно. У Сергея в руках аккуратно свернутая мастырка, теперь она пахнет ладаном... Он делает одну затяжку и отдает Чуме. - Мне хватит. Чума передает папиросу Родику: - Я "пяточку" забью... "Пяточка" - это последняя часть мастырки, в ней накапливается больше всего активного вещества. Родик, у которого в желудке бултыхается литр непереваренного бренди, делает подряд две затяжки, потом еще одну. Родику на все наплевать, он ничего не боится - будто у папашки его даже на том свете связи имеются. Он смеется, сверкая белыми зубами: - Серый, у тебя проблемы? - Да, - говорит Сергей, и голос его хрипит. - У меня проблемы. Сегодня Курлова вызвали в милицию, и два мрачноватых опера полтора часа "кололи" его на все нераскрытые преступления в городе. - Завтра получим на тебя материалы, - пообещал один напоследок. - Готовь котомку, суши сухари! - Плюнь! Говно! - говорит, почти кричит Родик. Его белесые зрачки сузились, превратились в льдистые точки и пропали. Сергей послушно плюнул на пол, попал себе на ботинок. Легче не стало. Он схватился за Светкину грудь, через майку и лифчик почти ничего не чувствуется, только шов на плотной ткани. Светка стала выворачиваться из-под руки, шепчет: - Ты что, дурной, Курлов, - совсем, да? Чума нахмурился, выглянул в окно: а вдруг фура приехала? Сергей рассмеялся.
Глава третья
ТУХЛЯТИНА