Москва, 30 июня 1991 г.
Наступило время, когда каждый может удовлетворять свои комплексы и тешить самолюбие. Конечно, если у этого "каждого" есть деньги или пушка. Или и то и другое. Один школьник так и написал в сочинении: "Кайф - это когда мы с папой сидим в тачке у "Макдоналдса" на Щелковском шоссе. Мы могли бы, конечно, выйти и пообедать. Но мы только сидим и папа только жмет на сигнал, а вокруг нас бегают официанты в красно-желтых передниках, заглядывают в окошко, спрашивают: биг-мак с маринованным огурцом или свежим? Папа хмурится и говорит: принесите такой и такой, мы потом выберем. Официант убегает, а мы с папой переглядываемся и смеемся". Хорошее сочинение, красноречивое. Оно отражает суть нашего времени. И сразу ясно, кто у этого ссыкуна папа. В самом деле, "Макдоналдс" на Щелковском - это место для тех, кто любит нажимать на кнопки и поднимать ураган вокруг себя. Ресторан находится в середине широкого асфальтированного силка, расставленного на обочине шоссе и окруженного автостоянками на пятьдесят пять автомобилей. Здание огибают белые стрелки, нарисованные разметочной краской, они ведут от окошка заказов к окошку кассы, от окошка кассы к окошку раздаточной - короче, туда, где вы, не отрывая задницы от сиденья, можете получить заворот кишок всего за пять долларов. - Пусть они в жопу себе сунут эти стрелки, - уверенно сказал Севрюгин. Он свернул с шоссе, закатил машину на стоянку и, опустив локти на сигнал, стал ждать. Сигнал гудел трубным голосом раненого динозавра. Через минуту из ресторана показалась фигурка, затянутая в красно-желтый клетчатый передник. Фигурка бежала, разбрасывая в стороны полные загорелые икры, придерживая рукой алый козырек на голове. Над верхней губой у девушки высыпал пот, она дышала, как баян с продырявленным мехом, - но все равно улыбалась. Профессия. - Ты сколько пачек в день выкуриваешь? - спросил Севрюгин, продолжая давить на сигнал. - Полторы, - помедлив, ответила девушка. - С завтрашнего дня будешь курить не больше полупачки - иначе поговорю с твоим шефом, он в полсекунды рассчитает. Поняла? - Поняла. Сигнал умолк. - Тогда тащи сюда хрустящий яблочный пирожок и большой стакан молока. И побыстрее. Через пять минут Севрюгин доедал пирожок, просыпая крошки на колени и на пол. Пирожок не был бы таким вкусным, если бы девчонка с алым козырьком не растрясла немного свой жир и не вспотела под красно-желтым передником. Даже наполовину не был бы таким вкусным, точно. Вот один из маленьких секретов Севрюгина, которые помогают ему жить. Он открыл дверцу, стряхнул крошки на асфальт и стал ждать. Рядом на сиденье лежала толстенная книга с завлекающим названием "Норман Мейлер. Призрак Проститутки". Проститутки Севрюгина в принципе интересовали, но не в книгах. Он не любил книг, и эту читать не станет, даже сейчас, когда делать абсолютно нечего. Не в его привычках читать книги. Хотя две последние недели он был частым гостем в книжных магазинах. Но привлекали внимание странного покупателя не авторы, не названия, не серии и не оформление. Единственное, на что он обращал внимание, - на количество страниц. Вначале Папа отдал приказ подыскать что-то страниц на двести, и он купил "Справочник рыболова", потом был сборник Агаты Кристи - триста двадцать четыре страницы. "Три мушкетера" вытянули на четыреста шестьдесят страниц... Но все это было абсолютно не то. Даже "Орфографический словарь" (658 стр.), которым при желании можно нанести черепно-мозговую травму, - и тот никуда не годился. А вот сегодня Папа рискнул поставить на... как его?.. На какого-то Нормана Мейлера. Да. Возможно, этот Мейлер нормальный парень: не педрило, не наркоман, не член союза инфицированных СПИДом. Возможно. Как-никак целых 814 страниц человек написал. Восемьсот четырнадцать! Правда, если отбросить последнюю непронумерованную страничку, то будет 813. "Правильно, - с удивлением подумал Севрюгин. - Восемьсот тринадцать. И в то же время как бы восемьсот четырнадцать. Как я раньше не подумал?" Он перевернул книгу, откинул заднюю обложку, достал оттуда новенькую хрустящую сотку, аккуратно вложил ее в свой бумажник. Зачем вообще вся эта канитель с книгами? Полковник мог сказать: "С вас восемьдесят одна тысяча баксов и еще три-четыре сотни сверху!" И точка. Все ясно и понятно. Зачем засирать друг другу мозги? На соседнее стояночное место, отмеченное косой белой линией, закатился темно-синий "жигуль" с такими же темно-синими тонированными стеклами. Стекло опустилось наполовину, открыв мощный округлый череп, припорошенный с боков редкими седыми волосами. За темными очками прятались глаза - тоже темные, густого карего цвета. Глубокие, как пистолетные дула. - Здравствуйте, Николай Петрович, - сказал Севрюгин, поспешно опуская свое стекло. Он старался держаться почтительно, без панибратства и в то же время уверенно. Однако уверенность давалась ему с трудом. Никто не верил, что Череп "повелся". Если раньше не брал, то с чего начинать в таком возрасте и при таких перспективах? Может, ему нужен повод? Сейчас налетят мордовороты в камуфляже и масках, выволокут Севрюгина из машины и размажут по асфальту, так что молоко выльется из разорванных кишок... А потом навалятся на остальных... Но ничего подобного не произошло. Череп кивнул и показал в глубь своего салона: садись, поехали. Севрюгин вышел из машины, сунул Нормана Мейлера под мышку, поправил болтающуюся серебристую пуговицу на блейзере и направился к "жигулю". Едва он захлопнул за собой дверцу, машина плавно покатилась к шоссе. Севрюгин щелкнул пальцем по лакированной суперобложке: - Мировая книга, Николай Петрович. Бестселлер. И толстая. Восемьсот четырнадцать страниц. Череп неопределенно кивнул. - Прошлый раз я тебя предупреждал: больше за мной не ходи. Было? - Прошлый раз было шестьсот пятьдесят восемь, - сказал Севрюгин. - И я швырнул их тебе в рожу. Было? - Я много о чем успел передумать с той поры. - О чем же? Севрюгин вздохнул. - Я знаю одно: вы любите литературу, Николай Петрович. Любите, как ни крути. И я хочу, чтобы вы обязательно прочли эту книгу. "Жигуль" свернул на 13-ю Парковую, потом на Сиреневый бульвар, на 11-ю Парковую и - обратно на Щелковское, затянув горячую асфальтовую петлю вокруг двух многоэтажных кварталов. Когда вдалеке показалась красная крыша "Макдоналдса", Череп свернул на обочину и притормозил. - Два месяца, - отрывисто бросил он. Лоб его сморщился, как ковровая дорожка. - Три, - быстро ответил Севрюгин. - Вы спокойно, не торопясь, прочтете ее, и через три месяца я передам вам новую книгу. Такого же объема. - А почему у тебя глаза бегают? - брезгливо спросил Череп, - От нервов. Но глаза тут не главное. Положитесь на мое слово. Оно немало стоит в этом городе. Череп положил книгу на колени, неохотно, будто через силу, пролистал. Каждая страница была заложена стодолларовой купюрой. 100... 100... 100... 100... 100... 100... 100... Л00... 100... 100... - Два месяца, - он с силой захлопнул книгу и бросил на заднее сиденье. - И не думайте, что вам все дозволено. Я прекращу это в любой момент. - Конечно, конечно... Мы все понимаем. Там за суперобложкой тетрадный лист. Папа набросал кое-какие соображения насчет нашей дальнейшей работы. Совсем немного - пунктиков пять или шесть... Да и не в формальностях дело. Жизнь вносит коррективы, на эти случаи есть телефон, верно? Главное, что мы протянули друг к другу мостик этого самого... взаимопонимания. Верно, товарищ полковник? - Ни хера не верно! - отрезал Череп. Он повернул ключ в замке, с пол-оборота завелся и поехал к стоянке. - Один мой коллега никак не хотел поверить, что вам понравится моя книга, - Севрюгин потеребил серебристую пуговицу, рискуя оторвать ее напрочь. Мы с ним даже поспорили, ставки были довольно серьезные, так что... Словом, я очень рад, Николай Петрович. "Жигуль" остановился метрах в двадцати от "Макдоналдса", не съезжая с шоссе. Череп перегнулся через Севрюгина, распахнул дверцу с его стороны и сказал: - Не думайте, что купили меня с потрохами. Я вам не друг и не холуй. Если я иногда закрою на что-то глаза, то только потому, что сам так решил. Ты меня понял? Так и передай своему Папе. И пусть не зарывается, а то я мигом превращу его в маму! Оказавшись на улице, Севрюгин с облегчением перевел дух. Через час Севрюгин стоял перед витриной небольшого рыбного магазинчика на Рубцовской набережной и что-то долго внимательно разглядывал там, будто пытался найти прыщик на собственном отражении в стекле. Он сделал дело, даже два. Теперь оставалось повеселить душу. - Есть свежий палтус, - сказала продавщица. - Очень вкусная рыба, без костей. - Свежий? - Свежий. - Э-э нет. Свежего палтуса я мог купить и на Черкизовской, и на Стромынке, и на Маросейке. Мне нужна рыба с душком, у которой живот вот-вот сам расползется. Понимаете? - У нас вы такой не найдете и не высматривайте, - отвернулась продавщица. - Брось, подруга, - по-свойски сказал Севрюгин и поиграл соболиными бровями. Он нравился женщинам и знал это. Правда, только тем, которые еще не успели его узнать. - Я не из торга, не из газеты и не из общества защиты прав потребителей. Сын упросил купить ему одного зверя, гада такого здоровенного, называется: голубой амазонский рак. Гвоздь клешней перекусывает. И питается, сволочь, одной тухлятиной, на палтуса вашего он даже смотреть не станет. Я второй день рыщу по всей Москве, ищу подпортившуюся рыбу - никто не сознается, что есть такая. Глаза у продавщицы расширились. - Где вы этого зверя держите-то? - Аквариум из триплекса на полкомнаты. На полу стоит, ставить больше некуда. Я говорю сыну: кто-нибудь из нас обязательно туда свалится, и тогда... - Минутку. Продавщица нырнула в дверь, ведущую к подсобкам, тут же вернулась, сжимая в вытянутой руке прозрачный мешочек. - Вот, - сказала она. - Это то, что вам нужно. В мешочке свернулся подковой сазанчик, весь желтый, распухший. Севрюгин остолбенел от счастья. - Ну и угодила, подруга! - радостно сказал он. - Берите скорее, иначе развоняется, всех покупателей нам распугаете. Севрюгин ловко вьщернул из кармана черный шуршащий пакет, раскрыл его; продавщица опустила туда рыбу, Севрюгин перехватил верх пакета тугим узлом, не выпустив наружу ни одного кубического миллиметра воздуха - и при этом еще умудрился сунуть девушке в ладонь сложенную в несколько раз купюру. - Зачем? - негромко удивилась продавщица. - Я купил то, что долго искал. Теперь всегда буду приходить только к вам. Севрюгин еще раз качнул на прощание бровями, сверкнул белозубой улыбкой и бодро направился к выходу. - Минутку!.. Он обернулся. Продавщица смотрела влажными глазами, в которых читалась трагедия всей ее молодой зряшной жизни, вдруг оплодотворенной большим чувством. - У вас... У вас пуговица сейчас оторвется, - смущенно выдавила девушка. Вы ее лучше спрячьте в карман, жена потом пришьет. Севрюгин внимательно осмотрел себя, подергал обвисшую серебристую пуговицу на блейзере. - Ничего. Авось не оторвется. Он подмигнул и захлопнул за собой дверь. Потом Севрюгин перешел улицу и подошел к телефону-автомату. - Я буду через полчаса, Малыш, - обронил он в черное эбонитовое сито трубки. - Соберите людей. Есть хорошие новости. Севрюгин медленно повесил трубку на рычаг таксофона и, прежде чем сесть в машину, улыбнулся круглой красной роже на рекламном щите LG Electronics. Но улыбка была не столько веселой, сколько угрожающей. Ровно через тридцать минут он, как и обещал, прибыл на место. Ореховая дверь под вывеской "Днипро" была заперта, за стеклом белела универсальная табличка "Переучет". Севрюгин постучал. Табличка отъехала в сторону, в ореховой раме мелькнуло побитое оспой лицо. Дверь тут же распахнулась. - Все на месте, - произнес человек в белом фартуке, пропуская Севрюгина внутрь. - Даже Папа приехал. Он, кажется, догадывается, что за новость ты привез. - Хорошо, Малыш. Севрюгин пересек пустой обеденный зал, сверкающий хромированными ножками перевернутых на попа стульев, прошел на кухню. Вся басманная контора собралась здесь: Рустам, Кровля, Шайн, Два-Кило, Зебра, Мальков и Шалимо. Папа сидел, широко расставив толстые короткие ножки, уложив локти на холодную электроплиту, и буравил Севрюгина острым тугоплавким взглядом. - Смотрите, сияет, как надраенный самовар, - сказал Папа, кивая конторским. - Ну что, взял? - Взял, - просто сказал Севрюгин. Пакет с тухлой рыбой он бросил в угол. Я же говорил - все дело в цене. Замначальника ГУВД полковник Миролевич потянул на восемьдесят одну тысячу четыреста долларов. Это недорого. С учетом Ьго перспективности, разумеется. - Хера нам его перспективность, - толстая шея Папы, складками стекающая на воротник сорочки, покраснела. - Главное, уже сегодня можем работать не стесняясь. И посылать всех в задницу! - И гребись оно все в рот, - веско сказал Шайн, доставая специально припасенный для такого случая литровик "Баллантина". Малыш приволок охапку хрустальных стаканов на толстой "платформе", Зебра отправил кого-то из своих за тунцами в масле, два повара в темпе вальса резали тонкими пластинками лиловый астраханский лук, поливали его кислым сухим вином и припудривали черным перцем - готовили любимую закусь для Папы. Настроение у всей басманной конторы разом подпрыгнуло, и только Кровля сидел тусклый, хмурый и остервенело жевал свою жвачку. Севрюгин присел на край плиты, снял свой небесно-голубой блейзер, с силой рванул пуговицу. Пуговица осталась в его руках, вслед за ней потянулся гибкий тонкий провод. Устройство для скрытой видеосъемки имело тарабарское кодовое наименование и более понятное сленговое обозначение "Рыбий глаз", в России их еще не видели, даже в КГБ такой модели не было. Слишком дорого, у государства таких денег нет. А у Папы есть. За "Рыбий глаз" контора когда-то отвалила пять "штук", так что если быть точным, на именном ценнике полковника милиции Н. П. Миролевича должна стоять цифра 86