* * *
Капитан дал ему вторую попытку. Сегодня он ждет ровно в 14.00 в какой-то сраной пельменной. Сергей пришел на десять минут раньше - думал, поиски займут гораздо больше времени. А пельменную заметил еще за квартал, вывеска - на полдома, огромная и яркая, будто для слепых. Зашел внутрь. Девушка с белыми, как рыбье мясо, ногами спросила, что он будет заказывать. - Водка есть? - неожиданно для себя самого спросил Сергей. - Только пиво. - Холодное? Сергей взял бутылку, вышел на задний дворик и встал в теньке под навесом. - В сторонку, парень. Двое рабочих в засаленных безрукавках на голое тело вынесли из пельменной пластиковый стол и два стула. - Вот спасибо, мужики, - сказал Сергей. - Теперь бы еще кровать на два посадочных места и вашу раздатчицу в кружевном пеньюаре. Рабочие посмотрели на него, как на описанную собаками трансформаторную будку, молча развернулись и ушли. Сергей присел, допил пиво, выкурил сигарету, посмотрел на мертвые, утонувшие в раскаленном небе облака. Когда собрался уже зайти внутрь, проверить - на месте ли капитан, Агеев сам появился. С толстой газетой под мышкой. - А ты уже здесь, - сказал он спокойно. - И давно, - сказал Сергей. Сердце колотилось. Сейчас капитан подаст руку, а он отвернется и сплюнет в сторону. Такую штуку он придумал, чтобы оскорбить Агеева и тем самым компенсировать свое унижение. Только придумать - это одно, а сделать - совсем другое. И он не был уверен, что осмелится на столь дерзкий жест. Но ситуация разрешилась сама собой - капитан руки не подал. Агеев сел за столик; прежде чем его зад успел коснуться пластикового стула, припорхнула раздатчица и поставила на стол тарелки с политыми сметаной пельменями и зеленью. - Ну и что? - спросил Агеев, нанизывая вилкой первый пельмень. Сергей пожал плечами. - Пришел вот, сижу. - Хорошо. Что принес? Сергей промолчал. Молчал и Агеев, отправляя в рот второй, третий, четвертый пельмень. Дешевые магазинные пельмени из собачьего мяса. Сидит, травится, елки зеленые... Вон через дорогу кафе "Охотник", там всегда свежая поджарка и фаршированные окорочка под домашнее кисленькое винцо сходил бы туда, козел. Агеев молча развернул газету, отыскал любимую страницу, положил перед собой на стол - так же молча сдвинув в сторону Серегин локоть. Читал и продолжал есть дальше. Пятый, восьмой, десятый. - А что я должен был принести? - не выдержав, спросил Сергей. Одиннадцатый, тринадцатый. - Я не понимаю: так вам от меня что-то нужно или нет?.. Четырнадцатый, пятнадцатый. Агеев загнул краешек газеты, дочитал абзац на другой стороне. - Я... - начал Сергей. Но капитан перебил его, не отрывая взгляда от газеты: - Если принес, выкладывай. Если нет, ступай отсюда, не мельтеши. Сергей сглотнул. Хватка была железной, не вырваться. Причем выходило так, что у него ничего не просят и ни к чему не принуждают, просто ждут, чтобы он сам сел голым задом на горячую плиту. Добровольно. Он напрасно надеялся, что машина где-то не сработает, забуксует, что его просто напугали немножко, а потом посмеялись и забыли; что всемогущему Управлению триста лет не упал какой-то студент, за всю свою жизнь опубликовавший не более десятка крохотных заметок. Да, он надеялся. Все эти дни и часы. - А рапорт?.. А эти... Коливатов и... - спросил он тихо. - Не переживай. Тебя вызовут, когда надо будет. Найдут. Повестка, расписка - все как полагается. Бегать за нами тебе не придется, поверь. Сергей поднялся. Агеев подцепил на вилку последний пельмень и возил им по тарелке, собирая остатки сметаны. - Папа наверняка выбьет для тебя самую лучшую камеру в сизо, где меньше всего "отрицал" и отмороженных, - Агеев говорил, уткнувшись в газету, словно читал вслух. - Парень ты здоровый, крепкий, а если еще поведешь себя там по-умному, будешь жить не хуже других. И годика через три на всей Тиходонщине не будет журналиста, который бы ботал по фене лучше тебя. Большой жизненный опыт, глубокое знание предмета, специализация, которую невозможно получить ни за какие деньги. На тебя будет спрос, Курлов. Ты станешь монополистом в своей области. Лучшие издания - твои. А потом... У нас был похожий случай с пареньком вроде тебя. Он сейчас в "Московском комсомольце" ведет отдел. Счастлив, доволен. Нашел себя в жизни... За долю секунды до того, как капитан прикончил последнюю помидорную дольку, раздатчица принесла и поставила на стол чашку с кофе. Ее белые икры были сплошь усеяны пупырышками, будто девушка мерзла, и редкие жидкие волоски на ногах торчали торчком. - Второй кофе? - спросила она, глянув на Сергея. Агеев отрицательно покачал головой. Раздатчица быстро ушла. Сергей уже жалел, что поднялся. Вся лихость ушла в землю, как электрический ток. Ему совсем не улыбалось стать лучшим среди журналистов специалистом по парашам. Но дело даже не в этом. Уйти сейчас - это значило ждать и бояться: неделю, месяц, год. - Что с Антониной? - спросил он. Капитан выпил кофе и поднялся. - У нее словесный понос. В остальном - жива и здорова. - А что она... - Четырнадцать тридцать, молодой человек, - Агеев подкрутил свои часы. В механизме что-то негромко пискнуло. - Меня ждут люди. До свиданья. Сергей понял, что спекся. Спекся окончательно. Стараясь не отдавать себе отчета в том, что делает, он быстро достал из кармана сложенный вчетверо лист стандартной бумаги для пишущих машин и недорогих принтеров, протянул капитану. Будто стакан тормозной жидкости выпил залпом. - Вот... - То-то! Чего же ты целку строишь? Коротко хрустнула бумага. Агеев развернул листок, просто тряхнув его, как встряхивают градусник, просмотрел отпечатанный на матричном принтере текст. - Так не годится, - сказал он, покачав головой. - В следующий раз пиши от руки, это в твоих же интересах. Текстовый файл очень трудно уничтожить, практически невозможно, а регенерируется он довольно легко. Понял?.. Теперь смотри сюда. Внимательно. Из маленького нагрудного кармашка Агеев достал визитку, развернул ее обратной стороной. Там был написан телефон, ниже - время и число. Сергей потянулся, чтобы взять визитку, Агеев убрал руку. - Учись держать все в голове. Позвонишь из автомата в указанное время по указанному телефону, тебе скажут, что делать дальше. Не пытайся подключить к аппарату диктофон, человек на другом конце провода сразу узнает об этом, разговор тут же прекратится. Наше сотрудничество - доверительное и добровольное. Никакого насилия с нашей стороны, никакой двойной игры - с твоей. И еще... В невыразительных глазах капитана колыхнулось какоето сильное чувство. - Может, тебе и нравится быть педерастом, но мы с ними дел не имеем. Я сам подберу тебе псевдоним, и в следующий раз ты перепишешь подписку заново. Ты меня понял? Прежде чем Сергей успел кивнуть и сказать "да", Агеев уже выходил из дворика, внимательно глядя под ноги, чтобы не ступить в собачье дерьмо. - Дважды отпид сращенный... - бормотал про себя Сергей, словно на автопилоте шагая из переулка в переулок. - Или - "отпидораженный"? "Отпидоренный"?.. Надо будет спросить у кого-нибудь.
* * *
- У меня плохо получилось? - сказала Светка Бернадская. - Я что-то делала не так? - С чего ты взяла? - Сергей скосил на нее глаза. Поднимать голову было лень. - Все хорошо. Честно. - Тогда почему ты молчишь? - Я перевариваю. Ляг, успокойся. Вначале он хотел найти отца, подъехал к Шварцу, где выковали тиходонские денежные тузы, объехал несколько отцовских излюбленных баз на Левом берегу. Пусто. Заглянул на кониковскую новостройку - действительно ЭльКувейт. Там особенно не полюбопытствуешь: сразу же появились коротко стриженные мальчики в камуфляжных куртках и с милицейскими рациями в руках. Но отцовской машины на стоянке не было. На работе отец тоже не появлялся. Сергею позарез надо было кого-то найти. Прямо-таки детский страх, трясучка, будто лежишь один в темной спальне и мерещатся всякие ужасы и надо прижаться к родному теплому телу, ощутить знакомый запах, чтобы все страшное бесследно растворилось в ночи. И он нашел Светку Бернадскую. Ее мать заставила их выпить перед уходом по чашке молока и сказала, чтобы они были осторожны. "Время сейчас такое... Я на вас очень надеюсь, Сережа". Сергей сказал, что она может не волноваться. Потом усадил Светку в свою раздолбанную "пятерку", отвез на Левый берег и без особых церемоний трахнул прямо в машине. Совесть мучила недолго: Светка давно была не девочкой, это точно. - ...Мне надо искупаться, - сказала она, усаживаясь на сиденье и сворачивая влажное покрывало под собой. - Пойдешь? - Пойду. Только отъедем чуть дальше, здесь дно плохое. На многие километры берег захламлен высохшими корягами, будто скрученными церебральным параличом. Плавать здесь опасно, зато удобно жарить шашлыки. Сегодня будний день, людей нет, ни одного дымка на горизонте. - Вот там, - Сергей показал на маленькую бухточку, окруженную подковкой желтого песка. - Там мелко и вода всегда выше градуса на три, чем на городском пляже. Светка голышом выпрыгнула из машины, побежала к воде. Покрывало отпечаталось на ягодицах красным узором. Сергей опустил ноги в теплый песок, большим пальцем вырыл ямку, бросил туда перевязанный узлом презерватив. И засыпал его. До армии у него не было ничего с девушками, в смысле серьезного, - что бы там ни говорили о распущенности начальнических сынков. Так, поцелуи, объятия, расстегнутый после мучительных усилий лифчик. И все. В армии один сверхсрочник по фамилии Шаббе, волжский немец, сказал Сергею: "До двадцати пяти лет ты должен передрать их всех, начиная от маминых дочек и кончая портовыми проститутками - чтобы наесться и успокоиться. Перебесишься тогда можешь спокойно жениться". И отец дал похожее напутствие, только приличными словами и с другой мотивировкой: "Тебе надо пройти мужскую закалку. Главное - осознать, что никакие они не богини и молиться на них не надо. Кто этого не понял, у того с бабами большие неприятности". Не столько выполняя эти рекомендации, сколько по велению естества, Сергей ворвался в гражданскую жизнь, как сексуальный болид, и уже через год не помнил всех своих девушек по именам. Сначала он высматривал в толпе высоких, большеглазых, прикинутых в безукоризненные мини и жакеты - вид у них такой, что начинаешь сомневаться: дают ли они вообще кому-то на этом свете?.. Давали. Не все, правда. И не сразу. Но те, что давали, оказались устроены именно так, как было нарисовано в учебнике по акушерству и гинекологии. Этим они сразу же отличались от богинь, мраморные изваяния которых Сергей многократно рассматривал в музеях. Ничего возвышенного и неземного в них не было. Иногда удавалось обнаружить перхоть в гладких, пахнущих дорогими духами волосах. У одной очень красивой девушки Сергей заметил между пальцами ног что-то белое, похожее на след от мела, и спросил, что это. Девушка сказала, это салицилово-цинковая мазь, против шелушения. Потом он узнал, что так лечат грибковые заболевания. Каждое подобное открытие разочаровывало его все больше и больше. Физиология. Голая физиология и ничего сверх того. Некоторые сами сдирали с Сергея одежду и были внутри как расплавленный воск, они хрипели и кричали; Сергей едва. успевал сходить помочиться между двумя раундами. Некоторые были сухими, как прореха в войлочной обивке, и войти в них было возможно только прихлопнув себя пару раз по заднице толстой увесистой книжкой. Однажды Сергей подумал: стоп, я, кажется, наелся. Но он ошибался. Потом его тянуло к замужним женщинам, выдрессированным своими мужьями, для которых приключение с большим неутомимым мальчиком было что-то вроде полета на Луну. Они реагировали на любое, пусть даже самое затасканное ласковое слово; они научили его многим фокусам, вспоминая которые потом на лекции, Сергей с трудом удерживал рвущийся вверх шлагбаум. Аппетит приходил во время еды. Он спал с несколькими первокурсницами, которые в темноте, стягивая трусики, клялись, что делают это второй раз в жизни. От них чаще пахло потом и нечищеными зубами. Некоторые хотели попробовать "это" через задний проход. Иногда они просили включить свет, чтобы рассмотреть настоящий, живой мужской член; иногда просили, чтобы он разодрал их пополам. Обычно Сергей плевал на эти просьбы. Портовые проститутки брали недорого, на ощупь они были как омлет. Сергей попробовал с ними раза два, больше не рискнул. А потом на открытии агропромбиржи встретил одну из своих длинноволосых большеглазых "жакетниц". Она оказалась референтом председателя биржевого правления, смотрелась просто сногсшибательно, и Сергей опять засомневался: дает ли?.. Она дала ему после коктейля в огромном пустом актовом зале, ключи от которого Сергей стащил на вахте. Дала прямо на кафедре, схватившись руками за микрофонную стойку и выставив к Сергею вздернутый и круглый, как мячик, зад с влажной розовой пипкой под ним. На кафедре стояли пустой графин и стакан, они все время дзынькали, а девушка, свесив голову вниз, смотрела, как трясется Серегина мошонка. Улыбалась. И ее длинные волосы елозили по полу. Короче, все завертелось по второму кругу. ...Волжский немец по фамилии Шаббе был трижды прав. Вначале Сергей бросался на них, как бык на красную тряпку, он лил в них сперму галлонами, как испорченный автомат на бензозаправке. Девушки с правильными чертами лица и стройными сильными ногами - их в Тиходонске пруд пруди!.. Но после пятого или шестого галлона до Сергея стало доходить, что "правильное лицо" - это еще не значит "красивое лицо". Нет, вернее: "красивое лицо" еще не значит "хорошее лицо". Были фигуристые девушки с обложки, умницы, не гулящие там какие-нибудь - внутри которых сидели и давили на рычаги паскудные бородавчатые старухи, големы, монстры. Во влагалищах у них всегда сухо и чисто. Там стоят медвежьи капканы. Глаза у них пустые, пластмассовые, они почти незаметны на смазливой улыбающейся мордашке, и шлагбаум моментально вскидывается вверх: о-па, поехали!.. А капкан сработает, будь спок. Морально кастрированные мужики и парни - их в Тиходонске тоже пруд пруди. Сергей вовремя научился вычислять по глазам. И сразу понял, что у него нет девушки. Своей девушки. С хорошим лицом, с глазами - пусть и не такими большими, как у "жакетниц"... Которой он мог бы сказать прямо сейчас: "Слушай, я никому не говорил об этом, даже Родику. Я попал в очень хреновую историю". И которая не намекнула бы в ответ, что он грузит сверх нормы. Нельзя сказать, чтобы этот вакуум все время как-то поособому донимал его. В конце концов была ведь и Антонина, обычная красивая стерва, за которой Сергей ходил целых два месяца. И была - раньше еще - маленькая нескладная однокурсница по фамилии Балым, которая все на свете понимала. Но когда эта Балым сидела у него на коленях, голая, скрученная буквой "с", и судорожно двигала маленьким угловатым тазом - Сергей не чувствовал ничего, кроме стыда. Зато вот: Светка Бернадская. Вот она идет к машине, машет рукой: почему не купаешься? Вода - во! Обычная мамина дочка (не девочка, правда). Зубрила. У нее трусы с какой-то цветной картинкой - мишки, попугаи, обезьянки - и пуленепробиваемый лифчик. Серегин шлагбаум она как-то в горячке назвала "писун". Умора. Зато когда Сергей с Родиком сидели пьяные в машине, она вдруг села к ним и поехала в общагу - хотя на дух не переносит ни саму общагу, ни компании, которые там собираются. Курила ли она "дурь" вместе со всеми? Сергей не помнил. В любом случае по возвращении мама наверняка зарядила ей касторки куда надо. Зачем все это Светке нужно? - Вода как парное молоко, - сказала Светка Бернадская, стряхивая волосы. Капли тихо дзынькнули по автомобильному стеклу. - Иди искупайся, так здорово!.. У нее высокая тонкая талия, двумя пальцами обхватить можно. Пальцы на ногах тонкие, хрупкие, почти детские. На лодыжке длинный шрам от какой-то старой операции. Черные волосы на лобке торчат в разные стороны; и почему у всех блондинок такие чернющие волосы?.. Сергей взял ее за руку - рука была мокрая, холодная, - усадил на песок, сел рядом. - Светка, - сказал он. - Ответь мне, только честно: зачем тебе все это нужно? - Что? - уставилась на него Светка. - Тогда, в общаге. Сейчас. Ты понимаешь меня. Она хотела сделать вид, будто думает. Рассмеялась. - Не знаю. Ты спрашиваешь так, будто я затащила тебя сюда и долго чего-то добивалась. А?.. - Родик мог запросто протаранить на своей "Ланче" первый же осветительный столб. Ты знаешь Родика. В "двойке" я вел себя по-идиотски, и все другие были не лучше. Все как всегда, в общем. Почему ты сунулась туда? Светка больше не смеялась. Она в самом деле думала. Обхватила руками колени, маленькие груди съежились, скользнули вниз, стали почти незаметны. Сергей неожиданно для себя самого поцеловал косточку на ее лодыжке. Белая, совершенно гладкая косточка. - Ты когда-нибудь слышал "Purgeans"? - вдруг спросила Светка. - Пур... Кого? - не понял Сергей. - Группа из Балтимора, - сказала она. - Они были у нас в прошлом году фестиваль "Некс-Стоп", помнишь?.. Их клавишник за два часа выступления штук восемь "Коргов" покрошил. Цигулева сказала тогда: полный хрюк. Помнишь? - Нет, - сказал Сергей, - не помню. - Они прилетают завтра в Тиходонск. Я обещала заму в "Вечерке", что возьму у них интервью для четвертой полосы. Сто двадцать строк. Пойдешь со мной? - При чем тут "Вечерка"? - Меня туда на летнюю практику определили. - А-а, - сказал Сергей. - Пошли. Тебе понравится. Он встал и пошел к воде. Песок был твердым и теплым. Пошире размахнувшись ногой, Сергей подфутболил высохший, почти невесомый кусок деревяшки. Пенис тяжело качнулся взад-вперед. Светка догнала его и побежала рядом. - Какой большой!.. - сказала она. - Кто? Светка стрельнула глазами вниз, снова рассмеялась. Передразнивала. - Пи... Этот. Писун. - Елки зеленые, - сказал Сергей. - Еще раз назовешь его так, ноги вырву. - Ну а как он называется? Сергей сказал. Светкино лицо вспыхнуло, словно красная сигнальная лампочка в игре "Угадай мелодию" - но смеяться она не перестала. - Как-как? - переспросила она. Сергей крикнул громче. Бернадская прыгнула в воду, плотно сдвинув длинные ровные ноги. Вечер свалился как-то вдруг, без всякого предупреждения. Они долго ехали вдоль берега, дикие места сменились относительно ухоженным пляжем, потом пересекли мост; тела казались непривычно легкими, закон всемирного притяжения определенно барахлил. Сергей расслабился. Капитан Агеев и машинописный листок провалились в черную дыру памяти, как растворившийся в ночи детский кошмар. - Цигулева сессию не сдавала, - вдруг сказала Светка Бернадская, будто разговаривая сама с собой. - Интересно, почему? Сергей не ответил. Кошмар вернулся. Он отчетливо понял, что теперь никогда не избавится от него. Черт! Он с силой вдавил в пол педаль газа, "пятерка" напряглась, но поперла вперед, Сергей промчался по Южному шоссе, проехал мост и, не сбавляя скорости, ворвался в город. Перекатился через отполированные до блеска трамвайные рельсы, миновал раскинувшийся справа зеленый сквер, пересек Магистральный проспект и еще несколько улиц, свернул на Каменногорский. Через два квартала Светкин дом. Она предложила подняться наверх. Сергей отказался: там мама, ей надо смотреть в глаза прямо и честно. Когда Светка выходила из машины, ему показалось, что через платье просвечиваются мишки и попугаи. - Слушай, Свет, - сказал Сергей. - Вопрос на засыпку. Ты ведь учебник Розенталя вдоль и поперек пропахала. Как правильно сказать о человеке, которого дважды отпидорасили? Дважды - отпидоращенный? отпидораженный? У Светки Бернадской, у маминой дочки, отвисла челюсть. - Не знаю, - сказала она. - А это имеет значение? Сергей захлопнул дверцу, опустил стекло и сказал: - Пожалуй, нет. Практического значения это не имеет.