— Значит, нарушение кровообращения…
— Это одна из наиболее частых причин обморока.
— Могло ли кровообращение быть нарушено из-за слишком туго зашнурованного корсета с целью скрыть «ожидаемое материнство»?
— Могло независимо от цели. Но такая причина исключает яд.
— Это так. Какой же яд был использован?
— Не знаю. Я только знаю, что его ввели шприцем.
— В большом количестве?
— Не думаю, шприц был маленький. А что?
— Ядовитым может быть практически все — от мускатного ореха до соли. Перебрать все яды просто невозможно, и к тому же это абсолютно бесполезно.
— Невозможно — да, но почему бесполезно?
— Люди не вводят друг другу все имеющиеся в доме растворы в надежде избавиться от тех, кто им мешает.
— Тоже верно.
— Все, несомненно, было проделано настолько просто, насколько возможно, но не проще того, — заметил Холмс, словно произнося какую-то загадочную формулу.
— Не понимаю.
— Вы сказали, что Виттория умерла от увечий, полученных во время обморока, и тем не менее не сомневаетесь, что ее отравили.
— Да.
— Не спрашиваю вас, откуда вы это знаете, так как вы, очевидно, хотите скрыть этот факт.
Я посмотрел на него. Сколько же ему известно?
— Чего я не понимаю, — продолжал он, — так это почему вы никогда не спрашивали Мэдлин, что это был за яд.
— Я собирался, но мне не хотелось вообще вспоминать тот день. К тому же, когда я… Послушайте, как вы узнали, что яд дала Мэдлин?
— Кого же еще вы можете с таким упорством стараться защитить даже от меня?
Я слегка покраснел, но в темноте это не было заметно.
— Так почему вы не спросили ее?
— Ну, мы обменялись несколькими вежливыми письмами, но в них я не хотел упоминать о происшедшем. Я надеялся, что нам удастся поговорить друг с другом.
— Но вам не удалось?
— Удалось, но не об этом. Спустя два месяца после смерти Виттории Мэдди написала мне, что отец Джейн встретился с дядей Рэндалла, и пригласила меня на свадьбу Рэндалла и Джейн! Сначала я пришел в ужас, но потом, как вы понимаете, почувствовал облегчение и навестил Мэдлин, чтобы узнать ее планы на будущее. Я с удивлением услышал, что она не только довольна этим браком, но через неделю после свадьбы уезжает вместе с молодоженами «помочь им обосноваться в их сельском доме»! Я умолял ее остаться в Лондоне, не сомневаясь, что так как брак избавляет отца Джейн от финансовых проблем, он может обеспечить Мэдлин жильем, до тех пор пока она не выйдет замуж. Мэдлин, как вам известно, очень красивая девушка. Но она взяла меня за руку, посмотрела мне в глаза и сказала: «Куда Джейн, туда и я». Просто стыд! Если бы Рэндалл не сотворил с ней эту гнусность, у моей кузины были бы свои дом и семья!
— Как у вас?
— Да! Ну, у нас с Мэри пока нет детей, но мы надеемся, что они появятся. Из-за одного мерзавца вся жизнь Мэдлин сложилась весьма печально.
— Почему вы так говорите?
— После той встречи я практически не видел Мэдлин. Казалось, семейные планы Джейн поглотили ее целиком. Сначала нужно было готовиться к свадьбе и устроить ее поскорее, чтобы не уезжать в разгар зимы. Так как мать Джейн умерла, ее отец считал вполне естественным, что Мэдлин берет все эти задачи на себя. Она действительно поехала с ними в деревню «помочь обосноваться» и, очевидно, превратилась в служанку Джейн. Я часто писал Мэдди, а через несколько месяцев начал уговаривать ее приехать в Лондон, хотя бы ненадолго. Я объяснил ей, что не могу покинуть Лондон из-за моих занятий, но, безусловно, найду время повидаться с ней и знаю много порядочных джентльменов, которые будут рады с ней познакомиться. К тому же, если даже она не испытывает желания бывать в обществе, сейчас самое время позволить новобрачным остаться наедине.
— И каков был результат? — осведомился Холмс.
— Результат меня удивил. Мэдлин написала, что новобрачные уже ждут ребенка, поэтому она не может оставить Джейн. На том дело и кончилось. Я прекратил обращаться к ней с красноречивыми просьбами, а когда ребенок начал ходить, все четверо переехали в Лондон.
— Значит, она вернулась?
— Не она, Холмс, а они. Я пытался встретиться и поговорить с Мэдди, а она хотела, чтобы я «познакомился с малышом». Ну, я видел ее и маленького Рэндалла. Они выглядели здоровыми и веселыми. Похоже, Мэдди взяла на себя воспитание ребенка и уход за ним, хотя Джейн и Рэндалл его обожали. У них была горничная, кухарка и так далее…
— Похоже, жизнь сложилась печально не у нее, а у вас.
— Вы меня не слушаете!
— Неужели? А вы меня?
— Они позволяют ей жить с ними на положении няни, в то время как по праву рождения ее социальный статус такой же, как у Джейн.
— Но не как у Рэндалла, — напомнил Холмс.
— Что толку об этом говорить! — воскликнул я. Мы уже приближались к дому Норриса, и мне стало ясно, что нам не достичь взаимопонимания, прежде чем мы доберемся до двери. — Вы всегда были человеком науки, а не общества, Холмс, — умиротворяюще сказал я. — Естественно, вы не понимаете, какое благо представляет собой семейная жизнь, которой Рэндалл лишил Мэдлин.
На двери была вырезана буква «Н», окруженная, по случаю траура, венком из черных лент. Я постучал дверным молотком в форме грифона.
— Поговорите с Мэдлин, Уотсон, — посоветовал мне Холмс, — и тогда вам станет ясно, действительно ли так печальна ее жизнь. «Тот, кто опасается задавать вопросы, никогда ничего не узнает».
— Кто это сказал — Конфуций?
— Нет. Раввин Теодор Клейн. Дверь открылась, и мы вошли.
Нас проводили в огромную гостиную, зеркала и люстра в которой были занавешены черными покрывалами. Двенадцать усталых мужчин и женщин сидели в креслах, ожидая, пока рассвет освободит их от утомительного бдения.
У дальней стены находилось возвышение, усыпанное белыми лилиями и гвоздиками. Я шагнул к возвышению, на котором стоял резной гроб из красного дерева с бренными останками лорда Рэндалла, графа Норриса. «И гроб у него самый лучший!» — мелькнуло у меня в голове. Он выглядел даже красивее, чем прежде (кровь, разумеется, уже смыли), а на лице было написано то же самодовольное выражение, которое так раздражало меня раньше. Возможно, все дело в форме рта — нужно будет спросить у френолога. Не скрою, я испытал облегчение, убедившись воочию, что этот человек уже никому не причинит зла.
— Джон! Джон Уотсон!
Я повернулся к Мэдлин, как цветок поворачивается к солнцу.
С годами она несколько располнела и округлилась, поэтому черное ей шло, в то время как молодые и худощавые выглядят в нем костлявыми и угловатыми.
Позади Мэдлин, пытаясь застегнуть у нее на шее ожерелье, стояла Джейн; сначала я увидел только ее руки на горле у Мэдди.
— Ну, Джон, что вы о нем думаете?
Короткое ожерелье из жемчуга хорошо подходило к глазам Мэдлин.
— Выглядит отлично, — одобрил я.
— Юный Рэндалл нашел его сегодня, когда рылся в коробке с бумагами, — объяснила Джейн. — Как только он увидел ожерелье, то сразу сказал: «Это для леди Мэдлин».
— Рэндалл, — обратилась к ребенку Мэдди, — это твой кузен, доктор Джон Уотсон, но ты можешь называть его дядей. Теперь ты хозяин дома, и твоя обязанность поприветствовать его и представить остальным.
— Хеллоу, доктор… дядя Джон! — поздоровался мальчик и по-мужски пожал мне руку. Это был красивый ребенок лет одиннадцати, с янтарными локонами и ярко-голубыми глазами, похожими на синеватые прожилки в пламени. — Добро пожаловать. Конечно, вы уже знакомы с моими мамами — вашими кузинами. Эти джентльмены — друзья моего отца и его компаньоны по охоте. — Юный Рэндалл назвал всех по имени и перечислил самую крупную дичь, которую подстрелил каждый из них. Мы обменялись рукопожатиями, и Рэндалл-младший повернулся к слуге. — Это Грегори. Его семья служила нашей семьдесят два года. — Грегори кивнул, а на лице мальчика мелькнула улыбка. — Каждую субботу мы все — я имею в виду мужчин — отправляемся на охоту. И, конечно, берем их с собой. — Он указал на трех больших собак, которые лежали у возвышения, словно охраняя покойного хозяина. — Того черного с рыжими пятнами зовут Сэмми. Он бегает быстрее всех. А та рыжая собака — его мать, Топаз. — При звуках своих имен собаки навострили уши, но не сдвинулись с места. — Отец говорил, что Топаз уже стара для охоты и однажды может не выдержать гонки и умереть. Я сказал, что лучше оставлять ее дома, но отец не согласился. Теперь он уже никогда не пойдет на охоту — и я тоже. Леди Мэдлин и мама говорят, что молодой человек должен учиться другим вещам. А мне нравится охота. Хотя наука мне тоже нравится. Когда-нибудь я стану знаменитым изобретателем вроде Томаса Эдисона и Жюля Верна… О, я забыл сказать, что у нас еще есть черный ретривер — Лабрадор. Она толстая, и мы назвали ее Крошка Дорис, как у Диккенса. Один из охотников повернулся к нам.