Перекрестился конюх, выпил не поморщившись.
— Ну? — опять спрашивает его Ростислав. — Воруешь?
— А, как же, — весело отвечает конюх. — Овёс краду. Упряжь, намедни, новую унёс. Осенью, помнишь, медведь двух кобыл задрал? Так, не было медведя–то. Моих рук дело. И повариху, что ты со двора прогнал, я обрюхатил. Сено, что татары пожгли, я сам, выпимши, спалил…
— Спрашивай дальше, но поспешай — смеётся Дурман. — Скоро зелье действовать перестанет.
А конюх мелет, не остановить. Уже до отрочества своего добрался, кается, как у отца пояс стянул, да на сбитень обменял. Ждёт князь, слушает. Замолчал, наконец, конюх. Стоит, башкой крутит, не поймёт, как он пред Ростиславом оказался.
— Воруешь у меня? — прищурился князь. — Отвечай без утайки.
— Да, никогда, — валится тот на колени. — Бей, пытай, нет за мной никакой вины.
— Ай, повезло тебе сегодня, лиходей. Так и быть, ступай себе, — улыбается Ростислав. — Ты же, Дурман, теперь у меня на службе состоять будешь. Плату сам себе назначишь…
Полетела молва по княжеским землям. Кто воровал, или дело злое замышлял, вмиг у Дурмана во всём сознался. Побежали лихие люди прочь с княжеской службы. А чуть кто под подозрение попадёт, так вмиг у Дурмана покается. Так месяц пролетел, второй, год прошёл. Зовёт к себе как–то Ростислав Акима.
— Вот дело у меня, какое, — молвит. — Прибыли намедни купцы заморские соболей торговать, а с ценой столковаться никак не можем. Напои–ка ты их зельем волшебным, да выведай, сколь они платить готовы.
— Не выйдет, князь, — вздыхает Дурман. — Не возьмёт моё волшебство людей заморских.
— Как так? — дивится Ростислав.
— Увы, — тупит глаза тот. — Порастратил я всю дурман–траву на твоих людей. Нет её больше.
— А, давно ли она закончилась?
— Да уж с полгода, — кручинится Аким.
— Как же ты ворам спрос учиняешь? — недоумевает князь.
— Что ж проще–то, — хитро смотрит Дурман. — Они же не ведают, что я им даю. Налью черпачок анисовой, человеку и сознаться легче станет. Да и знают, что супротив колдовства не потянут.
— Мудро, — соглашается Ростислав. — А скажи, в наших краях твоя травка не растёт? Али купить можно у кого?
— Нет, князь. Видно, придётся мне самому за ней отправляться.
Уехал Дурман, да так и сгинул. Может, злые разбойники его полонили, может хозяина побогаче нашёл, а, может быть, просто служба ему надоела. Князь же, устав ждать, с Мокием посоветовался, да сам принялся дознания учинять. Нальёт человеку ковшик анисовой, затем второй, третий и вопрошает ласково, — Поговорим?
ДУША В ПЯТКИ УШЛА
Не вдаваясь в подробности, будем исходить из того, что «душа» это бессмертная нематериальная субстанция в которой выражена божественная природа человека. Обитает «душа» внутри человеческого тела и весит около 20 грамм. Место её расположения неизвестно, но, предположительно, это голова, грудь или солнечное сплетение. Однако, в случае крайнего испуга, «душа» может уходить в пятки. Попробуем разобраться в этом явлении.
Волнуясь, нервничая, мы говорим — «что–то у меня душа не на месте». Это означает, что она собирается опуститься в пятки или, вообще, покинуть тело.
Но, что бы попасть в пятки, коих у нас две, «душа» должна разделиться. Наверное, подобное случается у «двуличных» индивидуумов. (Хотя, я и не уверен, что «двуличность» подразумевает «двоедушие»). В то же время существует выражение «не рви мне душу». Скорее всего, люди с «разорванной душой» вполне могут опускать свои половинки в пятки. Кстати, если «душа разорвана» на нечётное количество частей, то в одной пятке может находиться, к примеру, три кусочка, а в другой — два. Смысл фразы «ДУША В ПЯТКИ УШЛА» от этого не изменится.
Сложно людям с «широкой душой». Их субстанция должна просто застрять в том месте, откуда у нас растут ноги.
Легко одноногим инвалидам с «мелкими душонками». У них «душа в пятку» и обратно может циркулировать без особых проблем. И «рвать» её не придётся.
И последнее. Наполнив свои пятки «душою», предайтесь бегу. Стремительному, самозабвенному и бездумному. Пусть ваши «одушевлённые» пятки мелькают, унося прочь от беды, горя и лишений!
ЕСЛИ ГОРА НЕ ИДЁТ К МАГОМЕТУ, ТО МАГОМЕТ ПОЙДЁТ К ГОРЕ
С первыми лучами солнца, лагерь, раскинувшийся у городских стен, ожил. Караванщики, весело перекликаясь, грузили тюки с товарами на верблюдов. Женщины складывали шатры, гортанными голосами созывая снующих меж поклажи детей. Закричал ишак, ему ответил второй, затем третий и, словно разбуженные их криками, заскрипели, открываясь, городские ворота. Магомет ибн Ахмед, загораживаясь рукавом от пыли, поднятой животными, почтительно поклонился позёвывающему стражнику, — Скажи мне, о, бесстрашный воин великого Багдада, не опоздал ли я на состязание магов и чародеев?
— Ты пришёл вовремя, почтенный путник, — стражник с любопытством и чуть боязливо разглядывал Магомета. — Проходи смело, с участников мы плату за вход не берём…
Когда спала дневная жара, на площадь перед дворцом султана стали прибывать зеваки. Лучшие места достались зрителям побогаче, для которых слуги принесли кресла, и мальчишкам, облепившим крыши соседних домов. Загудели трубы и по дворцовой лестнице, в окружении визирей, спустился правитель.
— Милостью нашего султана, — прокричал седобородый старец в расшитом золотыми звёздами халате, — предлагаем каждому желающему выйти и явить свою магическую силу. Достойнешнего из достойных, ждёт награда!
Толпа заволновалась, и первым из неё вышел юноша в алых шароварах и белоснежной чалме. Магомет, сумевший пробиться в первые ряды, внимательно следил за ним. Молодой маг, с достоинством поклонившись, чуть присел, откинул голову назад и внезапно выпустил изо рта струю огня. Зрители восторженно завопили и затопали ногами. А на смену юноше уже спешил карлик в остроконечном колпаке. Взмахнув рукавами халата, он вызвал сноп искр, из которых выпорхнула прекрасная дева.
— Магрибская чёрная магия, берберское заклятие воды, система зеркал, греческий огонь — вполголоса комментировал Магомет чудеса, являемые волшебниками. Задумчиво жуя финики, купленные у снующих в толпе торговцев, он ждал своего часа. Наконец на площадь, степенно вышел старик с обритой наголо головой, расстелил на земле платок, сел на него и замер, сосредотачиваясь. Мгновение и платок заколыхался, поднимаясь вверх вместе колдуном. На высоте в два локтя движение прекратилось, и бритоголовый поднял вверх руки, словно благодаря небеса, за ниспосланные ими силы. Тут, торопясь, что бы старик не успел спуститься, Магомет бросился к нему. Сунул руку под платок и с силой потянул что–то на себя. Послышался хруст и, под хохот толпы, колдун рухнул вниз. Бормоча проклятия, он попытался вцепиться в обидчика, но Магомет чуть подпрыгнул и взмыл вверх, зависнув над обесчещенным противником. Затем, раскинув руки, словно гигантская стрекоза, Магомет облетел притихшую площадь и, спикировав, приземлился в нескольких шагах от султана.
Зрители взревели от восторга, а оцепеневшая стража забыла, что её долг защищать господина. Только султан, казалось, сохранил спокойствие. Похлопав несколько раз в ладони, он указал Магомету на место подле себя. Почтительно склонившись в поклоне, тот приблизился.
— Воистину, ты достойнейший, — голос правителя оказался глухим и низким. — Будь нашим гостем.
С этими словами он неспешно встал и, поддерживаемый под руки опомнившимися, наконец, слугами, двинулся по лестнице во дворец…
Уже третий вечер, как султан, уединившись в саду с Магометом, вёл с ним неспешные беседы.
— Кажется, я начинаю верить, ты не джин, а человек, — правитель поднял руку, словно останавливая собеседника. — Эта твоя гра…, грави..