28 февраля я отправился в Старую ратушу Лейпцига, самое красивое в Германии здание в стиле эпохи Возрождения, построенное в 1556 году. Там восточно-германский премьер Вилли Штоф давал прием в честь своего советского коллеги. Увидев советский пропуск, охранники отнеслись ко мне как к привилегированному лицу и торопливо махнули мне: «Проходи быстрее». Я очутился в узком тесном зале для церемоний, выглядевшем уныло и неухоженно. Возможно, причинами были многовековая копоть от камина и коммунистическая безалаберность, начавшая за два десятка лет разъедать немецкий национальный характер. Как и во всех общественных местах Восточной Германии, здесь здорово отдавало туалетной дезинфекцией и дешевым табаком. Столы были заставлены хрустальными вазочками с икрой, блюдами с осетриной и другими деликатесами, а также неизбежными в таких случаях бесчисленными запотевшими бутылками водки. Все это сооружение протянулось по центру зала примерно метров на пятнадцать. В конце зал расширялся, переходя в более просторное помещение, где перпендикулярно этому столу стоял еще один стол с напитками и яствами. Там перед угощавшимися кто во что горазд восточно-германскими аппаратчиками, которых было около сотни, стоял Косыгин с немногочисленной свитой, включавшей советского посла П. А. Абрасимова и Вилли Штофа. Генерал Павел Кошевой, главнокомандующий группой советских войск в Германии, ложками поглощал икру, заедая ее черным хлебом и запивая водкой. Между правым концом длинного стола и стеной был проход, который вел к месту, где находились высокопоставленные лица. Его охраняли сотрудники восточно-германских и советских спецслужб.
Заметив меня, Олег Панин махнул мне рукой, приглашая присоединиться к кругу избранных.
«Я хочу познакомить тебя с одним своим приятелем», — сказал он, подводя меня к группе сановников, один из которых был мне знаком по фотографиям. Это был Эрих Мильке, генерал-полковник (в 1980 году он стал генералом армии) и министр государственной безопасности ГДР, тайной полиции, которую в народе называли «Штази». Он был самым страшным человеком в Восточной Германии. Широкоплечий крепыш, одетый в темно-синий костюм, белую рубашку и темный галстук, он казался сантиметров на пять ниже меня. Темные с проседью волосы были зачесаны назад, при этом в глаза бросались большие залысины. У него были отвисшие щеки, а под глазами — большие мешки.
«Герр Мильке, — сказал Панин, — это мой друг, мистер Кёлер, корреспондент „Ассошиэйтед Пресс“. Джек, познакомься, пожалуйста, с герром Мильке».
Когда мы обменивались рукопожатием, я сказал: «О, я очень хорошо знаю герра Мильке». Мильке это, похоже, озадачило. «Не думаю, что мы были знакомы прежде, — сказал он. — Откуда вы меня знаете?». Я улыбнулся и ответил: «Объявление с вашей фотографией, как разыскиваемого лица, несколько лет висело на КПП „Чекпойнт Чарли“». У Панина от неожиданности выкатились глаза. «Пожалуйста, не говори таких вещей нашему гостю», — упрекнул он меня. Но Мильке улыбнулся и взмахом руки показал, что он не сердится: «Ах, я тоже всего лишь журналист, наподобие вас». Я не мог сдержать ухмылку. «Да, я знаю, вы были репортером „Роте Фане“, но это было до того, как вы участвовали в убийстве двух капитанов полиции». Панин буквально извился, не зная куда деваться от смущения, но Мильке моя дерзость не обескуражила. «Вы правы, после этого мне пришлось перебраться в Советский Союз». Затем он взял со стола бутылку водки, наполнил две рюмки и одну подал мне. «Прозит! Приятно познакомиться с одним из друзей Олега».
Мильке, очевидно, ожидал, что, осушив рюмку, я уйду. Однако я должен был выполнять свои журналистские обязанности и попросил Панина сообщить послу Абрасимову, что хочу взять интервью у советского премьера. Панин выполнил эту просьбу с видимой неохотой. Седовласый посол посовещался с Косыгиным, а затем повернулся и сделал мне знак подойти. Мильке внимательно наблюдал за мной все то время, пока я беседовал с Косыгиным. Это было первое интервью, которое новый советский лидер дал западному журналисту. Оно длилось около получаса.
Следующий день Косыгин посвятил осмотру экспонатов ярмарки. Согласно инструкции Панина я должен был присоединиться к советской делегации в павильоне Восточной Германии. Приблизившись к входу в него, я увидел там Мильке, который лично проверял документы у входивших. Я застыл на месте от удивления. Сам министр госбезопасности ГДР в чине генерала и вдруг выполняет функции обычного охранника. Заметив меня, он торжествующе ухмыльнулся и громко воскликнул:
— А, это вы! Я вас не пропущу, потому что вчера вечером вы вели себя нетактично.
Я пожал плечами и протянул ему советский пропуск.
— Ну что ж. Значит, наши друзья будут разочарованы, если не увидят меня, — сказал я, сделав ударение на слове «наши».
— Ах да. Теперь припоминаю. Вы друг Олега. Пожалуйста, входите, — сказал Мильке, легонько подтолкнув меня к двери.
Признаюсь, что когда позднее в тот же день я еще раз воскресил в своей памяти стычку с всесильным шефом тайной полиции ГДР, мне стало немного не по себе.
Штази в Восточной Германии выполняла те же функции, что и органы государственной безопасности в других странах, находившихся под властью коммунистов. Для правящих партий, в данном случае СЕПГ (Социалистическая Единая Партия Германии), они являлись главным инструментом удержания ее власти. Проводились массовые аресты политических оппонентов, включая многих старых коммунистов, возражавших против современного курса руководства. По слухам, с полдюжины тюрем были битком набиты десятками тысяч политзаключенных. Восточная Германия стала полицейским государством, а когда в 1961 году была построена Берлинская стена, все население оказалось на положении заключенных.
Режим строжайшей секретности и страх населения перед возмездием со стороны тайной полиции чрезвычайно затрудняли получение сведений как о размахе репрессий, так и о подробностях внутрипартийной борьбы. Однако к середине пятидесятых на Западе все же узнали о некоторых операциях восточно-германской разведки. Это стало возможным потому, что в результате усовершенствования методов работы западногерманской контрразведки в ее сети стало попадаться все больше шпионов с Востока. Вдобавок к этому оперативные секреты время от времени выдавали перебежчики из рядов МГБ ГДР.
Тем не менее истина о масштабе террора Штази по отношению к германскому народу и о грандиозной структуре ее разведывательного аппарата стала очевидной лишь после падения Берлинской стены 9 ноября 1989 года. Коммунистический режим рухнул в считанные недели после этого события. Параллельно шел распад органов безопасности. В последнюю минуту офицеры Штази попытались уничтожить компрометирующие их документы, однако большую часть архива этой организации все же удалось спасти. По мере раскрытия секретов Штази негодование германских граждан нарастало.