Поскольку всё это происходило, когда они вместе выпивали, то создавалось впечатление присутствия двух существ в одном теле.
В какие-то моменты одержатель отклонялся от своего спутника на несколько сантиметров. Но он всё время обвивал его, воспроизводя жесты кошки, которая не желает терять контакт со своей жертвой. Они отлично сочетались в своей взаимной привязанности.
Это придавало другое выражение лицу Клаудио. Гипнотизёр, чьё духовное видение не могло достичь нас, контролировал все его чувства и мысли, тогда как тот со сладострастием отдавал себя в его власть. Послушный взгляд обрёл характерные черты человека, охваченного галлюцинациями. Клаудио изменился. Странная улыбка играла на его губах. Ограниченному восприятию Мариты он казался обычным человеком. Но в наших глазах это были две мужские личности в одном представительстве. Два Духа, выражавшие свои унизительные импульсы, дополняя идентичные страсти в одной теме полного сходства.
С ужасом во взоре, Невес посмотрел на меня. Хоть и самый неопытный в этой области, он не был единственным, кого охватило смятение. Я был привычен к чувственным встряскам в духовном плане, но всё же ощущал тягостные опасения.
Комната, населённая раньше позолоченными мечтами и снами ребёнка, превратилась в тюрьму, в которой Клаудио и «вампиризатор», странным образом сведённые к скотскому уровню недостойным желанием, вместе представляли собой коварного хищника, вычисляющего наиболее лёгкий путь, чтобы настичь свою добычу.
Воплощённый ясновидящий, который мог бы наблюдать владельца этих мест, увидел бы другую физиономическую маску.
Медиумическое внедрение, самопроизвольное и осознанное, было очевидным во всей своей дикости. Феномен общности двух разумных существ — одного воплощённого и другого развоплощённого — ясно представало перед нами, так же необузданно, как ураган или бурное течение, со всей бесконтрольной силой земной Природы, несмотря на то, что с человеческой точки зрения всё это происходило в очевидной ментальной немоте.
Но для нас здесь было не только установление мыслеформ, которые давали понять распутные намерения оскотинившегося двучлена, со своими скоррелированными структурами, цветами, шумом и движениями. Мы также были напуганы, слыша их голоса в ясно ощутимом диалоге.
Слова выходили из черепа Клаудио, внешне молчаливого для глаз приёмной дочери, словно его голова превратилась в акустический ящик радиоприёмника.
Гипнотизёр и загипнотизированный выражали чувственность на одном и том же уровне.
Вспомнив о бутылке, имевшей место совсем недавно, я подумал об опасности, которой могла подвергнуться беззащитная девушка. Разница здесь заключалась в том, что Клаудио ещё мог вести разговоры в состоянии полного гипноза, гипноза, который он, впрочем, старательно поддерживал.
Одержатель разглагольствовал, стараясь вызвать у него волнение, с целью разрушить последнюю щепетильность, пробивавшуюся сквозь эмоции:
— Сейчас, да!… Любовь, Клаудио, именно она … Ждать иногда годами, чтобы сиюминутного блаженства. Существуют миллионы женщин. Но она — единственная, кто сможет, наконец, утолить нашу жажду. Везде есть точки опоры, но птичка путешествует с места на место, вздыхая по отдыху в своём тёплом гнёздышке… Голодному физически всё служит пищей; но в любви … В любви блаженство подобно воздуху, одна часть которого принадлежит мужчине, а другая — женщине. Чтобы эйфория целиком вибрировала в круге, надо, чтобы обе части состояли из одной и той же субстанции. Никто не может получить слияния куска золота с куском дерева. Паганини сыграл лишь на одной струне; но эта струна слилась воедино с ним. Он бы никогда не смог вытащить на свет ни малейшей частицы своего таланта, если бы не располагал пеньковыми струнами для своей скрипки, пусть там их были бы тонны. Каждый мужчина, Клаудио, должен открыть магнетическую женщину, которая соответствует ему, спутницу абсолютного сходства, способную предложить ему внутреннюю полноту, которая превзошла бы условности и формы, чтобы осуществиться в области жизненной силы и веселья …[6].
Голос на несколько секунд умолк, а затем умоляюще продолжил, провозглашая искусные софизмы:
— Ну, вперёд! Марита наша, наша!… Мы так изголодались, как мужчины … Сжалимся над покинутыми больными, и дадим им надёжное лекарство. Мы — опора для жалких нищих… Заслуживаем ли мы хоть малейшую симпатию? Те, кто, изголодавшись по нежности, бросаются в безумие, не будут ли худшими, чем те несчастные голодные, которые ночуют на улице? Ты, Клаудио, ужасно страдал. Бродяга на площади не имеет и унции тех печалей, которые одолевают тебя. Что значит успех без интереса и опыт в домах терпимости, если истинная любовь вопиет от неудовлетворённости твоей плоти? Ты живёшь у себя, словно собака у водосточной трубы, получаешь удары оскорбления… Марита — это компенсация за всё это. Или ты считаешь, что земледелец не имеет права на созревший плод? Ты приютил под своим крылом эту малышку, ты носил её на своих плечах, ты видел, как она росла, как человек, сопровождающий эволюцию цветка, и ты, наконец, видишь в ней свой тип женщины. Ты не устал ежедневно видеть её и страстно желать, смиряясь перед пыткой расстояния, тогда как вы живёте совсем рядом друг с другом?
6
Примечание духовного автора: Мы сознаём отрицательный характер слов развоплощённого Духа, находящегося в плачевных условиях невежества, но думаем, что нашим долгом является донести их на этих страницах, даже в смягчённой манере, в какой они здесь находятся, чтобы предостеречь чувствительные и любящие существа, которые иногда, не раздумывая, отрекаются от своих собственных способностей думать, бросаясь в глубокое нравственное страдание, во имя своей души.