Потом он стал воображать себе, какой будет близость с ней. Что тело ее прекрасно — это и так понятно. Но как все это будет выглядеть? Совпадает ли ее ритм с его ритмом? Или она просто срастется с ним, как вторая кожа? Будет ли она дикой и горячей или спокойной и неторопливой? Трудно ли ее пробудить или она сама вскрикивает в экстазе дико и требовательно? Каким бы ни был, однако, ее стиль и ее предпочтения, он мог бы поспорить на последний доллар, что Андрианна де Арте — женщина высшей страстности.
Одетый в вечерний костюм, Джонатан, выходя из каюты, насвистывал что-то в приятном настроении. Но не успел он закрыть за собой дверь, как заметил, что стюардесса подкатила тележку к дверям Андрианны — в третий раз за этот день.
Это зрелище привело его в такую ярость, что ему хотелось вырвать тележку у девушки и вместе со всей едой выбросить ее за борт, в темную воду. Но тут же ярость оставила его. Утомленный, озадаченный, разочарованный, Джонатан вернулся в каюту, не желая ни ужинать, ни наслаждаться вечером. Он улегся на диване и подумал: «Какого черта она там делает?» Он встал с дивана и зашагал. «Что же такого хорошего у нее в каюте, что она не хочет оттуда выходить?» Он поднялся в спальню по небольшой лесенке. «Или она все время проводит за международным телефоном? С кем, черт возьми, у нее может быть такой интересный разговор?» Он бросился на кровать. «Она что, ведет любовные дневники или смотрит видео? Или слушает стереомузыку?»
Ему уже казалось, что он слышит немые звуки музыки. Они складывались в печальную песню любви. И, погрузившись в глубокую меланхолию, он уже сам напевал про себя.
От Андрианны не ускользнуло странное бдение перед дверью ее каюты весь этот день. Ночью ей не спалось, и она смотрела в темноту через иллюминатор еще задолго до рассвета и видела, как он вышел на палубу и занял свою позицию. И еще не раз в этот день она выглядывала и видела, что он все там же — бродит по палубе туда-сюда без конца.
И чем бы он ни занимался, она знала, что будет дальше: он ждет ее, чтобы познакомиться. И она понимала, что ей тоже хочется контакта с этим симпатичным незнакомцем. Она размышляла, стараясь найти оправдание своему интересу к тому, что он увлекся ею. «В конце концов, это только способ провести время», — убеждала она сама себя.
Но вот наступил полдень, и она обратила внимание, что он все еще здесь, и поняла, что она еще более заинтересована и напряжена. Постепенно его присутствие также стало завораживать ее, как ее отсутствие — его. Многие мужчины хотели ее, и кое-кто добился некоторого успеха, по крайней мере, на какое-то время. Несколько человек очень долго добивались своей цели, но никогда еще не встречался мужчина, который, едва взглянув на нее, готов был часами ждать на холоде только для того, чтобы еще раз увидеть. И ведь эту женщину он никогда раньше не встречал и ничего не знал о ней, и у него нет никаких гарантий… Может быть, это игра? Ну, если это так, он найдет в ней серьезного противника. Сейчас, даже если ей и хотелось раньше пойти на ужин, она не пойдет, желая увидеть, что же будет дальше.
Но заметив, что она все больше и больше увлекается этим незнакомцем, она вдруг стала сердиться: как посмел он смущать ее своим присутствием, не зная даже, хотят его или нет! Ведь это его молчаливое наблюдение извне дразнит ее, вызывая всякие невозможные представления и заставляя ее думать о том, чего никогда не может быть, соблазняя лишь к самообману. А ведь годы назад, накануне восьмилетия, она уже давала себе обещание, что ее уже никто не обманет.
Когда они прибыли в дом Соммеров, где-то на окраине Багдада, Ева Хэдли уговаривала Андрианну принять новое имя и дом Соммеров, чтобы начать жить здесь заново.
— Нельзя быть счастливой, — объясняла Ева, — если ты не захочешь быть счастливой. А миссис Соммер не сможет заменить тебе мать, если ты не готова полюбить ее и не веришь, что она готова полюбить тебя. У них с мистером Соммером нет своих детей, а это значит, что они будут счастливы, когда ты станешь их приемной дочерью. А дело это особое… Ведь если в этом случае родители выбирают ребенка, значит, действительно хотят его.
Но все было совсем не так. Причем с самого первого мгновения, как только они с Евой вошли в дом Хелен Сом-мер. Очень маленькая, очень худая, с бледно-серыми глазами, очень светлая блондинка, Хелен Соммер не поцеловала ее. Она пожала руку Еве Хэдли и только взглянула на девочку, которую, как считалось, она выбрала в дочери. Хелен осторожно облизывала губы, как будто попробовала что-то очень кислое.
— Ну… посмотрев на нее, лучше считать, что она — племянница моего мужа, а не моя, — сказала она мисс Хэдли. — Я не думала, что она такая высокая, что у нее такие темные волосы, и она выглядит так… экзотически. Вы объяснили ей ситуацию?
— Я не знаю точно, что вы понимаете под ситуацией, — моргнула Ева.
— Я говорю о будущем окружении и воспитании Энн, заявила Хелен Соммер. — О той истории, которую выработали Энди… мистер Уайт и я: что она дочь моего бедного покойного деверя, Хуго Соммера, конечно, англичанина и бизнесмена, который работал в Испании и женился на испанской аристократке. Этим можно объяснить цвет волос девочки. Я думаю, она немного говорит по-испански?
— Я не уверена, — пробормотала Ева. — Я не знала, никто не говорил об этом… окружении. Ведь мы говорили только по-английски.
Хелен Соммер сделала нетерпеливый жест:
— Ты говоришь по-испански, Энн? Да или нет?
Андрианна сосала палец, чего она уже давно не делала, и ничего не отвечала.
— Ну, не важно, — сказала миссис Соммер так же нетерпеливо. — Мы будем говорить, что у нее всегда были английские гувернантки и что она посещала американские школы в Европе, это и решит проблему с языком. Называть нас она будет тетя Хелен и дядя Алекс, поэтому со всей историей проблем не будет. Во всяком случае, большую часть времени она будет проводить в школе. Как только через несколько недель мы переедем в Цюрих, — мистер Уайт не говорил вам, что мистер Соммер назначен туда? — так вот, лучше, думаю, будет для всех, если Энн сразу отослать в школу, как и предполагалось. В английскую школу, я полагаю, где она будет говорить с английским акцентом, а не с калифорнийским.
Она усмехнулась:
— Я жила в Сан-Франциско и, откровенно говоря, не нахожу их выговор особенно приятным. Конечно, я не хочу никого обидеть. Так вот английская провинция — самое лучшее место для Энн.
Ева Хэдли быстро и виновато посмотрела на Андрианну, у которой было растерянное выражение лица, и поторопилась сказать:
— Хорошо. Я собиралась остаться в Багдаде на несколько дней. У меня тут есть друг, который работает в американской нефтяной компании… Я могу побыть два-три дня с Андрианной, пока…
— С Энн, — поправила ее Хелен Соммер, холодно улыбаясь. — Да, мисс Хэдли, трудно ожидать, чтобы ребенок спокойно пережил трагедию, которая и взрослой-то женщине не под силу. Но вам оставаться здесь с ней необязательно. Чем раньше девочка научится самостоятельности, тем лучше будет для всех. Впрочем, вы, если хотите, поднимитесь наверх и побудьте с Энн. Можете объяснить ей всю историю, пока она не усвоит ее, и тогда вы будете свободны.
Когда Еве пришло время уходить, в присутствии Соммеров она обняла Андрианну и стала шептать ей с убежденностью, которой недоставало ей самой:
— Все поправится, вот увидишь, маленькая Энн Соммер…
— Я не Соммер! Я Андрианна. Дуарте! Андрианна Дуарте! Андрианна Дуарте! — Она повторяла это снова и снова; как будто для того, чтобы не забыть.
Как только Ева ушла, Хелен Соммер холодно посмотрела на нее:
— Думаю, лучше всего тебе сейчас же уйти в свою комнату, Энн, и оставаться там, пока ты не запомнишь, как тебя зовут. Может быть, тебе стоит повторять: меня зовут Энн Соммер, меня зовут Энн Соммер, — и ты это усвоишь.
Поднимаясь по ступенькам, Энн слышала, как «тетя» Хелен говорит «дяде» Александеру: