— О том, что было написано в рапорте, письме и ваших беседах, приказываю никому не сообщать. О цели приезда — всем отвечай, что приехала навестить захворавших родственников. Пока, поступаешь в непосредственное подчинение к Хельге. И встречи проводить только на конспиративной квартире. Никто из сослуживцев не должен с тобой общаться. Еще что-то есть?
— Я не знаю, как можно было бы встретиться с Эрихом Хонеккером, у меня письмо, которое необходимо передать ему лично в руки.
— Опять эти игры. Я мог бы приказать тебе отдать его мне, но так и быть — помогу тебе встретиться с ним. Но ты должна только передать письмо и всё. Надеюсь, тебе ничего не поручил передать Эриху Хонеккеру лично?
— Нет, ничего не просил передавать, сказал, что это информация не моего уровня.
— Ума палата. А информация обо мне — твоего уровня.
— Её он не хотел доверять бумаге. Да и там нет ничего предосудительного, моё уважение только возросло, за решимость добровольно вернуться и предстать перед их судом, не побоявшись заключения.
Эх, молодость. Кто бы мне предоставил убежище, и захотел ссориться с ФРГ из-за отставного разведчика? А прятаться под чужим именем и с чужими документами, не для того возраста, да и видно питал надежду, что не осудят. Но эти долго помнят, и все свои мелочные счета предъявляют к оплате.
Я быстро поглощал булочки, смазывая сливочным маслом и запивая горячим чаем. Виктор Петрович вышел пока я перекусываю, и я пребывал в гордом одиночестве. Слава богу, он мне больше не навязывал компанию из сотрудников КГБ. Наверно понял, что потом придется тщательно отслеживать всех, кто со мной общался, и не желал увеличивать их число.
У меня возникло ощущение, что он, кажется, мне поверил. Хоть один из этой конторы. Согласен, они не должны просто так верить всякой ерунде рассказываемой незнакомцами на допросе. И даже наоборот должны не верить ни единому слову, но у меня нет времени переубеждать всех и каждого, теряя уйму времени.
Благо, Виктор Петрович и сам понял это, и стоически выдерживает мой длительный монолог. Вначале он пытался несколько раз задавать вопросы. Но я, отвечая, не раз ему пояснял, что правильно сформулированный вопрос содержит половину ответа, а не догадываясь об ответе трудно задать правильный вопрос. Их же знания о будущем стремятся к нулю.
Несколько попыток он сделал, и при этом задавал вопросы по ранее затронутым темам, но я, в конце концов, убедил, что лучше мне самому рассказывать всё, что я вспоминаю, а не пытаться задавать вопросы, и слушать, что я повторно рассказываю многое, сообщенное ранее.
Ну вот, последняя булочка, и надеюсь, он тоже уже успел поесть, чтобы продолжить допрос. Попрошу еще горячего чая принести, чтобы смочить горло, а то сушит и уже побаливает. Впрочем, и не странно — столько говорить. Завтра и вовсе ничего сказать будет невозможно, так как голос полностью сядет, но это уже не критично.
— Петр Владимирович, я не зря звонил в предыдущий перерыв. Я сам хожу менять пленки в магнитофоне, забираю записанные к себе в кабинет, и, опечатывая, запираю в сейфе. Вначале, я тоже считал это плодом фантазии, но в допросе несколько раз переспрашивал, о некоторых событиях, и он отвечал, примерно, то же самое, но совсем иными словами. Если это было бы плодом фантазии, то события не совпадали, или если бы это была заученная роль, то слова повторялись. Здесь же его воспоминания, а в таких случаях каждый рассказ отличается деталями, но в целом соответствует, сообщенному ранее. Я практически не пытаюсь больше спрашивать, а то он отвечает, но подчеркивает, что мне трудно задать правильный вопрос, не догадываясь частично об ответе. А ответ от меня сокрыт будущим.
— Хорошо Виктор Петрович, я согласен, что ты, как мой заместитель, не мог не сообщить мне о такой информации, но поясни причину срочности. Завтра можно было бы с таким же успехом допросить его. Я послушал часть допроса, он рассказывал о событиях, отстоящих на десятки лет, и завтра до них тоже будут десятки лет. Не вижу, к чему такая спешка?
— Тут есть один момент, он пояснил, что сегодня он последний день находится в своём юном теле. И уже утром чувствовал признаки отторжения иновременной духовной сущности. Так что, если есть желание допросить, или составить своё мнение о нём, то это возможно сделать только сегодня.