Хоть есть у мужика достойная супруга, Он ей предпочитает мужеложца-друга. Он тащит юношей, не дев, к себе в постель. Вот в грех какой его ввергает хмель.
По-видимому, несмотря на свои многочисленные женитьбы, баловался с переодетыми в женское платье юношами и сам Иван Грозный; такие подозрения высказывались современниками по поводу его отношений c юным женоподобным Федором Басмановым, который услаждал царя пляской в женском платье.
Как писал хорватский католический священник Юрий Крижанич, проживший в России с 1659 по 1677 год, "здесь, в России, таким отвратительным преступлением просто шутят, и ничего не бывает чаще, чем публично, в шутливых разговорах один хвастает грехом, иной упрекает другого, третий приглашает к греху; недостает только, чтобы при всем народе совершали это преступление".
Митрополит Даниил, популярный московский проповедник эпохи Василия III, в своем двенадцатом поучении сурово осуждает женоподобных молодых людей, которые "... женам позавидев, мужское свое лице на женское претворяеши": бреют бороду, натираются мазями и лосьонами, румянят щеки, обрызгивают тело духами, выщипывают волосы на теле и т.п.
Столетием позже знаменитый непримиримый протопоп Аввакум навлек на себя страшный гнев воеводы Василия Шереметева, отказавшись благословить его сына, "Матфея бритобрадца". Комментируя это место аввакумовой автобиографии, известный специалист по древнерусской литературе Н.К. Гудзий писал, что мода брить бороду пришла на Русь с Запада в XVI веке. "Бритье бороды тогда имело эротический привкус и стояло в связи с довольно распространенным пороком мужеложства".
Конечно, здесь возможны преувеличения: служители церкви всегда были склонны преувеличивать пороки своей паствы, а обвинения в сексуальной ереси помогали скомпрометировать врага. Тем не менее, С.М. Соловьев доверял этим свидетельствам и писал, в свойственном его эпохе морализаторском стиле: "Нигде, ни на Востоке, ни на Западе, не смотрели так легко, как в России, на этот гнусный, противоестественный грех".
Вероятно, за этим стояла не сознательная терпимость, а равнодушие и натуралистически-варварское принятие "фактов жизни" (в Западной Европе так тоже было в раннем средневековье, костры инквизиции зажглись значительно позже). Как бы то ни было, ни в одном русском законодательстве до Петра Великого, гомосексуализм не упоминался и не наказывался.
Очень сурово осуждалось церковью сексуальное насилие. Во всех древних обществах оно было массовым явлением, особенно в периоды войн и мятежей, которые происходили, в сущности, постоянно. Православная церковь занимала в этом вопросе самые непримиримые позиции. В отличие от права многих других народов, рассматривавших изнасилование как разновидность блуда или прелюбодеяния, православная церковь выдвигает на первый план наносимое женщине "бесчестье".
Согласно Русской правде Ярослава Мудрого, дела об изнасиловании подлежали двойной юрисдикции, духовной и светской. Семейный статус изнасилованной женщины не имел значения, так же как и социальное положение насильника. Тем не менее изнасилование знатной женщины наказывалось более высоким штрафом, чем простолюдинки. Кроме того, принималась во внимание репутация женщины. Последующая женитьба виновника на жертве не являлась смягчающим обстоятельством; человек, обесчестивший женщину, не считался подходящим зятем и должен был понести заслуженную кару. Вообще в том, что касается защиты женской чести, русское церковное и светское право было часто лучше западноевропейского.
Как справедливо отмечает Ева Левин, многие ограничения, которые церковь накладывала на сексуальность, объективно были в интересах женщин, защищая их от мужского произвола. Да и вообще православие, как и в целом средневековое христианство, сыграло важную положительную роль в деле смягчения и цивилизации сексуальных нравов и отношений между полами.
Но насколько эффективными были церковные предписания, как религиозная норма соотносилась с повседневной действительностью и как они изменялись и эволюционировали в ходе исторического развития? Ответить на этот вопрос довольно трудно.
Во-первых, сами нормы сплошь и рядом неоднозначны. Часто церковный канон требовал одного, а народные обычаи, укорененные в более древних языческих представлениях, - совершенно другого. Многие церковные предписания народное сознание не принимало всерьез, согласно сохраненной Далем поговорке "Грех - пока ноги вверх, а опустил - так и Бог простил" .
Во-вторых, никогда и нигде социально-культурные нормы не выполняются всеми и полностью. Тут всегда существует множество социально-классовых, сословных, исторических, региональных и индивидуальных вариаций. Чем сложнее общество - тем больше в нем нормативных и поведенческих различий, которых ни в коем случае нельзя усреднять.