Возможно, знакомый доктор внес бы в свой диагноз некоторые коррективы, если бы узнал, что в течение довольно длительного времени мои многочисленные сексуальные партнеры, насладившись, оставляли на кровати, на полу или на столе бездыханное закоченевшее тело, полутруп. Хорошо, что это приключалось со мной не всякий раз, а только тогда — согласно моим воспоминаниям, — когда возбуждение достигало критического уровня. Это были кризисы спазмофилии. Они меня не пугали. Они быстро проходили. Схожие симптомы появились, когда я делала мой единственный в жизни аборт, и гинеколог сказал, что причиной является недостаток кальция. Мне даже не было больно. Приступы словно бы служили доказательством, подтверждением того, что в моем теле происходит нечто необъяснимое, что оно мне больше не принадлежит. Паралич перенимал эстафету у летаргии. Естественно, я не могла удовлетвориться объяснением врача и стала задаваться вопросом о том, не сопрягается ли с недостатком минеральных солей какой-нибудь бессознательный мотив. В какой момент я набрасывала узду на собственное тело? До или после оргазма? Для того, чтобы его избежать, или для того, чтобы его продлить? Кризисы прекратились, я забыла ответить на вопросы, и тогда все перевернулось с ног на голову, и я начала испытывать зеркальные симптомы: теперь, вместо того чтобы корчиться на краю пропасти, я тону в море слез. Я растворяю напряжение в полновесных искренних рыданиях. Я плачу так, как плачут дети: сердце мое полно тоской. Напряжение должно быть очень сильным; мой путь к экстазу долог и тернист, и оттого мой плач — ближайший родственник слезам изнеможенного спортсмена, которому на шею вешают его первую медаль. У некоторых любовников эти горючие слезы вызывали страх: они думали, что причинили мне боль. Но это слезы безнадежной радости. Все было отдано, но что это было? В дуновение ветра обратилось дарованное мной тело, и миллионы световых лет пролегли между ним и телом, которого касались мои губы. Как же мне не плакать, ведь ничего не осталось?
Яростное совокупление — не самый подходящий метод для того, чтобы я покачнулась и упала в небо. Бьющий как отбойный молоток член необходимо амортизировать, а когда вас пришпиливают к матрасу, о вознесении думать не приходится. При условии хорошей предварительной подготовки моим спасением могут быть незаметные глазу перемещения, предполагающие что я, напротив, невесома. Однажды я была застигнута врасплох божественным ощущением, спровоцированным неуловимым движением одного из моих партнеров, — такое невозможно забыть. Мужчина был гораздо крупнее меня, он протягивал руку мне за спину и тихонько похлопывал по пояснице. Он настолько хорошо знал, что делает, что рука двигалась практически машинально — так хозяйка стирает пыль. Три-четыре похлопывания поднимали меня в воздух, словно лист бумаги на сквозняке. Я скользила влагалищем по члену — несколько миллиметров вверх. Этого было достаточно.
ПРОСМОТРЫ
У меня средний рост и гибкое тело, меня можно мять и растягивать во все стороны сколько душе угодно. Эта податливость, эта плавкость поражает меня более всего, когда я гляжу на собственное изображение на экране. В обыденной жизни я ощущаю себя неловкой, мешковатой недотепой (последний раз я танцевала будучи подростком и не в состоянии проплыть больше трех метров), и мне стоит больших трудов распознать себя в этой — безопасной — рептилии, которая извивается, тянется и съеживается, с ошеломляющей скоростью реагируя на малейшие внешние раздражители. Полулежа на боку в позе одалиски, слегка согнув ноги и выставив на первый план полушария ягодиц, взгляд, направленный вослед ягодицам, полураскрытые пальцы касаются губ в ожидающем жесте. Затем: все еще на боку, немного сильнее поджав ноги, обеспечивая безопасный подход в глубокую гавань, талия повернута назад на четверть оборота — видна грудь; шея напряжена — быстрый взгляд на раскрытую щель: все ли в порядке. В таком положении я лишена инициативы. Зверь притаился. Притворился объектом неживой природы. Мужчина сильнее давит на согнутые бедра, силясь просунуть ногу в образовавшийся треугольник; такое впечатление, что он подбирает концы большого мешка, чтобы, поудобнее ухватив, взвалить на плечи. Одной рукой он придерживает согнутые ноги, другой — потрясает членом, щелкающим его по животу. Мне нравится мое инерционное состояние, несмотря на то, что нанизанное таким образом влагалище не отличается повышенной чувствительностью (равно как и в случае, когда мужчина в свою очередь укладывается на бок, образуя горизонталь буквы «Т», в то время как я, лежа на спине и закинув одну ногу ему на талию, а вторую — поверх бедер, образую вертикаль). Я вновь превращаюсь в зверя, дивное сочетание лягушки и жука, месящее воздух коротенькими лапками. Однако я уже говорила, что предпочитаю, когда меня имеют спереди. Я лучше чувствую член и к тому же вновь обретаю способность оценивать происходящее. Поднимая голову — и подхватывая в случае надобности лодыжки или икры, — я могу следить за развитием событий сквозь амбразуру задранных ног. Я также имею возможность поучаствовать: например, выгнуть спину и поработать тазом. В таком случае я переворачиваю соотношение стихий: отныне не фаллос вонзается в сыру землю, но матушка-земля, содрогаясь, поглощает фаллос. Затем покой. На спине. Меня тащат мертвым грузом. Снова вещь. Позже, продолжая наблюдать за сценами, проходящими перед моими глазами на экране, я замечаю себя в виде перевернутой вазы, основание которой образуют голова и прижатые к голове колени, стиснутые, придавленные к туловищу бедра рисуют конус корпуса, который расширяется до уровня ягодиц и снова сдавливается после двойной припухлости — тазовые кости? — едва оставляя достаточно пространства погружающемуся члену.