При жизни Конфуций не достиг особенных высот. Его учение стало сравнительно широко известно лишь двести пятьдесят лет спустя, когда закончился период войн. Новые правители из династии Хань посчитали, что его философия, которая была основана на уважении и чувстве долга и которую пронесли через поколения приверженцы Конфуция, вполне соответствовала их планам объединения страны и управления ею. В конце концов, Конфуций всегда выступал за то, чтобы Китаем управлял один император, «сын небес», имеющий власть над всеми. (Хотя надо оговориться: представителя династии Хань удалось убедить не сразу. Древний историк Сыма Цянь так описывал Лю Бана – основателя и будущего главу династии: «Каждый раз, когда к нему приходит посетитель в конфуцианском головном уборе, Лю Бан тут же срывает его и мочится в него».)
Принятие Хань конфуцианства навсегда изменило мир. Ученые, включая Ричарда Нисбетта, утверждают, что именно равнинный и плодородный ландшафт Китая обусловил зарождение подобных идей. В отличие от Греции с ее островами, полисами и сопутствующим взглядом греков на мир как на совокупность отдельных вещей, китайские холмистые, уединенные, легко завоевываемые равнины породили такую разновидность эго, которая способствовала коллективному сосуществованию. Также это привело к тому, что китайцы начали воспринимать мир не как набор вещей, а как среду со взаимосвязанными силами. Для Конфуция все во Вселенной было единым целым, а не существовало по отдельности. Отсюда следовало, что нужно стремиться не к личному успеху, а к гармонии. Такой взгляд на вещи привел к ряду последствий в плане восприятия мира жителями Восточной Азии.
К этнической группе хань принадлежит 95 % современного населения Китая, и влияние Конфуция все еще сильно в Японии, Вьетнаме, Южной и Северной Корее. Невероятно, но этот особенный взгляд на мир, продиктованный условиями ландшафта тысячи лет назад, сегодня все еще влияет на жизни сотен миллионов людей. Эти равнинные просторы породили характерные и до сих пор отчетливо выделяющиеся формы эго, а их носители воспринимают мир не так, как жители Запада, и имеют иное представление о том, что значит быть человеком.
Для потомков Конфуция мир – не набор отдельных вещей, а пространство взаимосвязанных сил. Это значит, что в Восточной Азии люди больше внимания обращают на то, что происходит вокруг: они видят всю картину, а не только ее главный предмет. Также они понимают, что поведение может быть обусловлено ситуацией, в которую попадает человек, в то время как последователи Аристотеля, сосредоточенные на отдельных вещах и их качествах, более склонны считать, что человек поступает определенным образом, поскольку ему так хочется. Такая разница в восприятии подтверждается многими исследованиями.
Эксперименты, в ходе которых людям показывали видео с рыбками, выявили, что китайцы обычно связывают поведение рыбок с факторами среды, тогда как американцы считают, будто главную роль играют характер и желания самих рыбок. В ходе дальнейших исследований, где людям снова показывали рыбок, выяснилось, что студенты Киотского университета предпочитали начинать свой отчет об увиденном с описания контекста («водоем напоминал пруд»), в отличие от студентов Мичиганского университета, которые чаще начинали с описания пестрой, быстрой и броской рыбки на переднем плане. И хотя «центральную рыбку» упоминали в обоих случаях примерно одинаковое количество раз, азиаты на 60 % чаще упоминали объекты на заднем плане. Исследования детских рисунков указывают, что культурные различия не проявляются сразу, а развиваются постепенно. Канадские и японские первоклассники рисуют почти одинаково, и только через год их техники начинают различаться: японские дети добавляют больше деталей и выше рисуют линию горизонта, что характерно для более контекстно-ориентированного взгляда на мир, который вот уже многие века характерен для традиционного искусства Азии.
«Жители Востока и Запада не только по-разному видят мир, – сказал мне Нисбетт, – они в буквальном смысле видят разные миры. Мы обнаружили, что если показать людям картинку на три секунды, то жители Запада внимательно рассматривают ее основной предмет и лишь иногда обращают внимание на фон. Китайцы же постоянно смотрят туда-сюда – то на предмет, то на фон. Мы отслеживаем движения их глаз каждую миллисекунду. Это значит, что они могут больше рассказать об отношениях между объектами, как, например, в тестах с рыбками. И вот почему их ставит в тупик ситуация, когда им показывают объект отдельно, без исходного контекста, и спрашивают, видели ли они его прежде. Ведь они восприняли этот объект именно в контексте. В отличие от жителей Запада, азиаты способны переносить гораздо более насыщенное окружение. Улицы в Восточной Азии кажутся нам попросту хаотичными. Вы можете спросить: „А как же Таймс-сквер?“ На что я отвечу: „Ну и что такого в Таймс-сквер?“»