Светлану Петровну – вторую жену Климова – она приняла стоически. Света была соратницей Климова по борьбе, его помощницей по связям с общественностью. Федор проводил с ней все время. И однажды решил зарегистрировать отношения, «чисто логистически», как он любил выражаться, чтобы оптимизировать распорядок дня и минимизировать издержки. Третья жена – Полина Станиславовна Одоевская, была птицей иного полета. Она никак не была связана с Климовым по бизнесу. Полина появилась потому, что в отношениях Федора с женщинами наступил новый этап. Сначала была инерция по имени Ира, затем – логистика в виде Светы, и, наконец, пришла консумация. Просто Федор понял, что ему нужна другая женщина.
Не случайная знакомая, не сотрудница, а жена Федора Алексеевича Климова, который привык получать от жизни все, включая рабочий свисток и свободный английский. Теперь Полина ждала мальчика, наследника. Ирина Сергеевна не раз читала про мистику отношений отца с сыном и была не на шутку встревожена.
В этот день она ездила в Авиньон. К себе Ирина Сергеевна вернулась поздно совершенно разбитой. Она опустилась в плетеное кресло на мраморной террасе. Ей хотелось принять ванну, смыть с себя то, что в журналах называли «негативом». Но у нее не было сил.
Она смотрела на лазурное море, раскинувшееся внизу, за садами, и думала о его руках, больших, жилистых и совсем чужих.
Место не установлено
Зазвонил телефон.
– Лейтенант Перебейнос! – отрапортовала трубка. – Товарищ полковник, только что доложили: в Авиньоне пропал Климов.
– Как пропал?
– В доме обнаружили следы борьбы и кровь, но трупа нет.
– А что Махаон?
– Махаон улетел в неизвестном направлении. Пытаемся установить контакт.
– Как улетел?
– Выясняем. Но, похоже, у Махаона прокол случился.
– Слышь, ты, Перебейнос, у тебя что, перебеймозг?! – заревел полковник. – Махаон не такой, я лично с ним работал. – На противоположном конце провода установилось робкое молчание. – Так, срочно Махаона достать, – скомандовал полковник. – Кто там у нас есть?
– Петр Евгеньевич, это же Франция, а не Чечня, – заныла трубка.
– Перебейнос, пощупай свой нос! Щупаешь? – голос полковника звучал страшно. – Он у тебя ровный? А теперь скажи ему бай-бай, потому что я его лично сломаю своими ботинками Berluti.
– Товарищ полковник! – взмолилась трубка. – Мы работаем, дайте время, пожалуйста.
– Работать ты у меня будешь на лесоповале, – грозно пообещал опричник. – Там у тебя будет очень много времени. А здесь мне нужен результат! – Трубка, кажется, умерла от страха.
– Хм, – полковник сменил гнев на сомнения, – может, Махаон самостоятельно приступил к плану «Сиренко»? – предположил он.
– Да нет, Махаон без команды не стал бы трепыхаться.
– Ты говоришь, трупа нет. Вообще, на Махаона похоже. Нет человека – нет проблемы – так он, кажется, любит говорить. Может, принял решение по обстановке? – засомневался полковник. – В общем так, – голос Петра Евгеньевича стал решительным, – с Махаоном вступить в контакт. Раз. Узнать, не плешь ли за всем этим стоит. Два. Пробейте Ивана Климова. У них с Махаоном был контакт. Три. Доложить сегодня вечером по горячим следам. Четыре.
– Есть, Петр Евгеньевич! – Трубка излучала такую радость, будто бы ее только что вытащили из печи по экологически чистому сжиганию мусора. Впрочем, из экологически чистого сжигания мусора, по идее, должен получаться огнеупорный чекист, чем трубка уже являлась.
Авиньон, Hotel d’Europe
Лиза не захотела оставаться в доме отца. В узких коридорах и темных комнатах кардинальской ливреи было столь же уютно, как в хичкоковском фильме. Кен без труда снял лучший номер в самой почтенной гостинице города, и теперь они сидели на террасе, откуда открывался вид на черепичные крыши и дворец. Уже совсем стемнело. Где-то на улицах галдели подвыпившие подростки. Лиза находилась в прострации, Кен, наоборот, – в невероятном возбуждении.
– Понимаешь, собственно, что мы видели. Кровь? Беспорядок в комнате? Из этого не следует, что Федор Алексеевич убит. Единственный несомненный факт – пропал документ, из-за которого я здесь. Духовная папы Климента.
– Господи, ты можешь хотя бы теперь, когда все случилось, не упоминать про эту детскую ерунду.
– Прости, но из-за этой ерунды, как ты говоришь, возможно, погиб твой отец.