12.01. Шульгин, оттолкнувшись от дюралевого пола, прыгнул вниз солдатиком.
Вертолет сильно качнуло, и он, чуть не задев винтом палубную надстройку, резко ушел в сторону.
Шульгин упал в кучу людей, сбившихся с вытянутыми руками, но от удара его тела страховавшие его врассыпную разлетелись по обледенелой палубе.
— Товарищ врач, — подбежавший матрос стал помогать ему подняться, — что вы глаза-то закрыли? У нас тут ничего страшного нет.
Веки Шульгина дрогнули и медленно поднялись.
— А я не здесь закрыл, я в вертолете закрыл…
— Командир корабля капитан-лейтенант Гаркуша, — представился спустившийся с мостика командир «Витязя».
— Шульгин. Хирург.
— Ну, знаете, — сказал Гаркуша и с чувством пожал руку Шульгину. — Такое я впервые… Вы просто…
— Я очень испугался, — сказал Шульгин.
Тут он сильно побледнел, выдернул руку из руки Гаркуши и, с трудом преодолевая скользкую, уходящую из-под ног палубу, бросился к борту.
Ухватился за леер и согнулся в три погибели над черной пенящейся водой…
— Порядочек, товарищ капитан, — говорил Кусаков в микрофон. — Конечно, риск был, но кто не рискует, тот на пляже пиво пьет с девушками, я так считаю. Главное — был трезвый расчет, вы ж меня знаете, я без этого не могу!
Когда Шульгин спустился в кубрик, где матросы по-прежнему держали попеременно на вытянутых руках раненого, все движения его приобрели необходимую осмысленность, несуетливую четкую быстроту. Одновременно он совершал несколько действий, из одного возникало другое, переходило в третье, давало начало четвертому: он прополаскивал горло у раковины, а руки уже тянулись за четвертинками лимона, что подавал ему фельдшер Максимыч; жуя лимон, он тут же свирепо тер руки щеткой с мылом, в то же время уже вглядываясь в раненого. И разговаривал так же — сразу с несколькими.
Шульгин — фельдшеру, склоняясь над раненым:
— Вы видели, как это случилось?
— Я видел, товарищ врач, — ответил рослый старшина, один из державших Королева.
— Слушаю. — Шульгин, ухватившись за никелированный поручень, еще ниже склонился над раненым, весь в ожидании, когда же фельдшер снимет повязки. — Быстрее, пожалуйста! — обратился он то ли к фельдшеру, то ли к старшине, а может, к обоим сразу.
— Так я говорю… — обстоятельно начал старшина. — Это примерно семнадцать тридцать было… Командир поднялся к нам на палубу…
— Самую суть, пожалуйста… — перебил его Шульгин, в нетерпении сам принялся снимать последние тампоны. — Да-а… Тут не врач, тут портной нужен… Куда пришелся удар, вы видели?
— Так точно. Сивак, подмени меня! — приказал старшина матросу, что появился в дверях. — Вот, товарищ врач… — он шагнул к Шульгину, подняв руку и намереваясь показать.
— Назад! — строго приказал Шульгин. — Открытая рана! — И фельдшеру: — Халаты всем немедленно!
— Да у меня только три… — смущенно сказал фельдшер, доставая из шкафчика халаты.
— Значит, тем, кто ближе! И живее! — И старшине: — Быстрее, пожалуйста.
Тот резанул себя ребром ладони от правого плеча к левому боку:
— Вот!
Шульгин — фельдшеру:
— Давление?
Шульгин — старшине:
— Точнее. Сверху — вниз или снизу вверх?
Старшина замялся:
— Кажется, так… — Он провел ладонью наоборот, от живота к плечу. — Мишка закричал…
Фельдшер — Шульгину:
— Давление восемьдесят на сорок…
— Худо. — И старшине: — Значит, сначала трос ударил потерпевшего по животу, а потом в плечо?
— Вроде… А, может, наоборот… Не скажу точно, товарищ врач.
— Худо. Надо точно. — Фельдшеру: — Группа крови?
— Не знаю. У меня сыворотки ист.
— Плохо. Возьмите у меня в сумке.
Фельдшер нанес сыворотку для анализа на тарелки, капнул на каждую крови раненого.
— Внутривенно капельницу. Глюкин! Полиглюкин!
— Доктор, — взмолился фельдшер, — у меня же не четыре руки!
— Сейчас должно быть двадцать четыре, — жестко сказал Шульгин, продолжая обследовать раненого, простукивая пальцами грудь, живот. — Инъекции аналгетики, наркотики, кордиомин!
— Первая группа… — сказал фельдшер, споро вставил трубку капельницы, и тут же стал наполнять шприц из ампулы.
Кусаков, возвращаясь на «Мурманск», опять заблудился в сплошном молоке.
— На «Мурманске», — балагурил он по рации, а сам беспокойно поглядывал по сторонам, вниз и на счетчик горючего, — как это ты меня не видишь, когда вот он я! Какие там у тебя помехи, ты что — рыбу ел?! А ты пеленгуй меня, пеленгуй! Я тебе песни буду всякие петь. Чего? Долго петь буду? А пока не запеленгуешь!