– Дело предстоит трудное, Джек, – сказал Бегад. – Но археология по своей сути – это всегда поиски крупицы бриллианта в горе мусора. Нельзя упустить ни единой песчинки, сынок.
– Да, – согласился я. – Спасибо.
Но с чего начать? Я присел у маленького плоского камня, немного похожего на те, с какими работал Канавар, и провел по нему ладонью.
Эли положила на нее свою руку:
– Я что-то чувствую.
Я вздрогнул и выдернул руку из-под ее ладони.
– Ты чего? – удивилась Эли.
– Ничего, – поспешно ответил я. – Просто ты меня напугала.
Прищурившись, Эли посмотрела на меня:
– Ты покраснел.
– Вовсе нет. – Я отвернулся. – Ты… ты сказала, что что-то почувствовала. Что именно?
– Тепло, – сказала она.
Я сглотнул.
– Тепло?
– У замка ты сказал, что камни кажутся тебе теплыми. Я попыталась почувствовать это тепло через твою руку. – Эли улыбнулась. – А ты что подумал?
У меня запылали щеки.
– Ничего я не думал!
Она продолжала смотреть на меня. Я же просто сидел и краснел как идиот и ничего не мог с этим поделать.
Я еще раз коснулся камня. Он и в самом деле был теплым. Мои пальцы заскользили вверх, пока не наткнулись на диагональную линию, похожую на вздувшуюся на руке вену.
– О, вы обнаружили мой любимый рельеф, – раздался совсем близко голос Канавара. Он успел подобраться к нам и теперь водил скрюченным пальцем по высеченной в камне линии. – Удивительная четкость и прямота.
– Похоже, они вырезаны тем же греком, что высек вашу букву «М», – сказал Касс.
– Опытный глаз немедленно уловил бы различие в технике исполнения, – нахмурился Канавар. – Сии линии выступают над плоскостью фона, а не вырезаны в нем. Сие есть совершенно иной процесс.
Я заметил еще один плоский камень, за ним – другой. Потянувшись к рюкзаку, я достал из него фонарик и посветил вокруг: тусклого света фонарей было явно недостаточно.
– Да их тут много. – Я указал на еще несколько похожих камней. – Вон там. И там. И там. Думаю, все они являются частью одного большого барельефа.
– Неужели? – насмешливо улыбнулся Канавар. – А может, вы также обладаете сверхъестественным видением, что явит вам изображение самой Артемисии?
– Вы зря его недооцениваете, – усмехнулся папа. – Он выиграл соревнования по складыванию пазлов среди средних школ в Первом дивизионе. Мы еще праздновали это мороженым.
– Соревнование по складыванию пазлов? – переспросила Эли. – В дивизионах?
– Мороженым? – добавил Касс.
– Как ми-и-ило, – протянул Торквин.
Мое лицо опять запылало.
«Сосредоточься! Забудь о них! Ответишь им позже».
Я уставился на обломки, мысленно крутя их и переставляя. Затем я собрал их и разложил перед собой.
И осторожно, боясь повредить края, составил вместе.
– Похоже на какую-то плиту, – сказала Эли. – С выгравированной семеркой наоборот.
– Может, персы читали справа налево? – предположил Касс.
Папа задумчиво склонил голову набок:
– У кого-нибудь есть предположения, что это может означать?
Я сомневался. Но перед глазами все крутились фрагменты, из которых Канавар сложил свою букву «М». Что-то здесь было не так.
– Торквин, – сказал я, – дай мне, пожалуйста, камни Канавара – все.
– Смею заметить, сей вопрос стоит адресовать непосредственному владельцу камней, – заметил Канавар, – который рисковал жизнью, чтобы добыть их.
– Вы позволите, доктор Канавар? – попросил я.
Канавар с триумфальной улыбкой вскинул голову:
– У вас есть мое позволение.
Торквин вытащил из своего рюкзака камни и передал мне. Я выложил их перед собой, отделяя светлые от темных. Затем, отодвинув новые, я начал складывать старые.
– М-м, позволю себе напомнить, – сказал Канавар, – о потребности в оставленных вами камнях. Ибо они были лично вырезаны моей скромной персоной, дабы восстановить историческую букву «М»…
Установив последний фрагмент, я улыбнулся:
– Это никакая не буква «М».
– Это семерка! – воскликнул Касс. – Я был прав – эти штуки никак не могли складываться в букву «М»! Да-а!
Я услышал слабый возглас профессора Бегада:
– Умница!
Глаза Канавара, казалось, увеличились вдвое.
– Что ж, полагаю… сей вариант имеет место быть…
– Вырезанная в камне семерка… – Глаза папы скользнули по плоской табличке, которую я только что собрал. – И еще одна семерка – точно такого же размера, но выступающая. Ты думаешь о том же, о чем и я?
– Похоже на то. – Один за другим я сложил на плиту найденные Канаваром камни в перевернутом виде, повторяя узор.
Стоило мне опустить последний, девятый фрагмент пазла, как мое тело задрожало.
Папа схватил меня за руку:
– Что это? Песня гептококкуса?
– Гептакиклоса, – поправил я. – Да. Это она.
Вибрации пронизывали меня всего, начиная от головы и заканчивая пальцами на ногах.
Эли покачала головой:
– Это не Песня, Джек…
До моего слуха донесся плеск сорвавшихся с обрыва в море камней. Лицо Эли расплывалось, а мои колени будто превратились в желе, как если бы я стоял в едущем поезде или на доске для серфинга.
Она была права. Происходило что-то намного значительнее нахождения локулуса.
Началось землетрясение.
Глава 23
Необъяснимо с точки зрения науки
Плита – собранный из фрагментов барельеф и уложенные на него камни – запрыгала на земле. В щелях между обломками скрипел песок, а сами щели начали испускать свет, будто лучи солнца, прорезающие облака.
– Это… все из-за этой штуки! – заорал я. – Разделите ее! Разделите семерки!
Торквин уже был у плиты и пытался просунуть свои толстые пальцы в щели. Мы с Кассом и Эли бросились ему на помощь.
– Что вы делаете? – крикнул папа.
– Хотим остановить землетрясение! – ответил я.
– Остановить землетрясение?! – поразился он.
Бесполезно. Фрагменты камня накрепко сцепились, словно смазанные клеем. Торквин пыхтел и натужно фыркал, брызжа слюной на плиту. Вскоре я почувствовал, как она оторвалась от земли. Решив, что ее поднял Торквин, я продолжал упрямо тянуть ее в сторону в попытке отделить хотя бы часть.
– Опусти ее! – закричала Эли. – Так не выходит!
– Она не опускается! – проворчал Торквин.
Плита начала преобразовываться прямо на глазах. Обломанные края сами собой восстановились, выпрямились, сформировав ровный квадрат. Камень сгладился и с каждой секундой нагревался все сильнее.
Я выпустил плиту. Обрыв и море расплывались, будто некто завесил их серой марлей. Потеряв равновесие, я завалился на спину, и в этот момент из плиты во все стороны вырвались, заполняя все пространство вокруг нас, бесчисленные струйки серой плазмы.
– Отойдите от нее! – заорал я.
Касс и Эли тут же отпрыгнули от плиты. Торквин продержался секунду дольше, но и он с воплем боли отскочил в сторону.
Перед нами начала формироваться стена – не твердая, не жидкая и не газообразная, а нечто среднее. Ее формы колебались и перемешивались, медленно застывая, принимая форму колонн, статуй и барельефов. В центре всего этого висела плита с соединенными семерками. Она поднялась над землей, уже став мне по грудь, в виде центра арочной мраморной двери, на поверхности которой были вырезаны змеи, лошади и быки. С обеих сторон, словно часовые на карауле, выстроились ряды массивных мраморных колонн.
Стены прогремели, наполнив пространство между собой глухим эхом. Над колоннами, торцом к нам, выросла треугольная секция с барельефом колесницы с четырьмя лошадьми. Мне пришлось задрать голову, чтобы разглядеть поверх колесницы две человеческие фигуры, перетекавшие и пузырящиеся, как расплавленный металл, прежде чем затвердеть в изображении мужчины и женщины.
Земля содрогнулась, и я упал спиной на папу.