Пока извозчик выгружал наш багаж, Антипатр подошел к порогу и потянулся к бронзовому молоточку у двери, но отдернул руку, когда понял, что молоточек имеет форму фаллоса. Он приподнял бровь, затем осторожно взял молоточек и тихонько стукнул. Тяжелый металл с глухим звуком ударил о дерево.
Через несколько мгновений красивый молодой раб открыл дверь. Он уже собирался заговорить, когда рука, украшенная множеством колец, опустилась ему на плечо и оттолкнула в сторону. Место раба заняла его госпожа, высокая женщина, одетая в длинное красное платье с поясом в нескольких местах, чтобы подчеркнуть широкие изгибы ее груди и бедер. Несколько ожерелий соответствовали кольцам на ее пальцах, демонстрируя камни лазурита и сердолика в оправе из серебра и золота. Ее темные волосы имели малиновый блеск, словно вымытые хной; сложная укладка кудрей и прядей удерживалась на месте гребнями из черного дерева и серебряными шпильками. Черты ее лица могли бы походить на женщину средних лет, но мое первое впечатление от Битто было - сверкающие зеленые глаза, ярко-алые губы и ослепительная улыбка.
— Двоюродный братец моего отца! — воскликнула она, шагнув вперед с широко раскрытыми руками. Антипатр, казалось, был ошеломлен ее энтузиазмом, но подчинился объятиям и в конце концов ответил взаимностью. — Заметь, дядюшка, — сказала она тихо, — что я воздерживаюсь от того, чтобы выкрикивать твое имя на всю улицу. Я прочитала твое письмо и поняла тебя. Но тебе придется напомнить мне свое новое имя. Насколько я помню, что-то довольно глупое… о да, я вспомнила. — Она повысила голос. — Добро пожаловать в мой дом, Зотик из Зевгмы!
Битто отступила назад и окинула меня оценивающим взглядом. — А это, должно быть, молодой римлянин. Ну, Гордиан, что ты скажешь о Галикарнасе?
— Я… это…
— А, ты косноязычен? — Она понимающе кивнула и положила руку на свою объемистую грудь. — Немного подавляюще, не так ли? — Она засмеялась. — Мавзолей, я имею в виду. Ты плывешь в гавань, и вот он, прямо перед тобой, так сказать. К этому, конечно, потом привыкаешь, как к восходу солнца, чуду каждого утра, но в конце концов затем принимаешь это как должное. И все-таки когда я, то и дело прихожу в город, то вдруг как будто впервые вижу эту божественную красоту, и, прямо дух захватывает, как иногда замечаешь восход солнца и думаешь: «Как это все удивительно!» Но чего это я так разболталась. Входите!
Она взяла нас под руки и провела через вестибюль, через красиво обставленную комнату с яркими изображениями, нарисованными на стенах, и, наконец, в сад в центре дома, где статуя Афродиты возвышалась над журчащим фонтаном. Полуобнаженная Афродита стояла в классической позе, положив одну руку на обнаженную грудь, и мне вдруг представилось, что передо мной статуя самой Битто; сладострастные пропорции были точно такими же. Думаю, я, должно быть, покраснел, потому что хозяйка бросила на меня озабоченный взгляд.
— Ты перегрелся после путешествия, Гордиан? Я попрошу раба принести прохладную воду, вино и что-нибудь поесть. И для тебя тоже, кузен, — добавила она. Я увидел, что Антипатр тоже покраснел.
Мы сидели в саду и разговаривали. Антипатр казался необычно жестким и неловким. Если Битто и заметила это, то не подала виду. Я говорил мало и старался не смотреть на хозяйку. Я никогда не встречал женщину, подобную ей. Она казалась одновременно утонченной и приземленной, зрелой и в то же время жизнерадостной.
Наконец, Битто извинилась, сказав, что скоро вернется.
В тот момент, когда она оказалась вне пределов слышимости, Антипатр неодобрительно хмыкнул. — Гетера! — произнес он.
Я бросил на него вопросительный взгляд.
— Гетера! — повторил он. — Кузина Битто превратила себя в женщину для удовольствий и превратила этот дом в… ну, как еще я могу это назвать? Бордель!
— Конечно нет, — сказал я. У меня было некоторое представление, если не опыт, о публичных домах Сабуры в Риме, и женщины, работавшие в них, были совсем не похожи на Битто. Это были бедные, необразованные существа, борющиеся за выживание, а не хозяйки собственных домов в лучшей части города. Я нахмурился. — Что именно вы имеете в виду под «гетерой»? — спросил я, с трудом выговаривая греческое слово.