Антипатр настаивал на том, чтобы посетить все мероприятия, и все они ему очень нравились. Его восторг от панкратиона показался мне особенно ироничным. Этот человек, посвятивший свою жизнь сочинению прекрасных стихов, стремящийся передать словами самые тонкие чувства и неуловимые состояния ума, превратился в кричащего, топающего ногами, ревущего маньяка вместе со своими собратьями-греками при виде двух мужчины валяющихся в грязи, бьющих друг друга по лицу кулаками и кусая друг друга за самые нежные места. Панкратион позволял даже душить, и во время одного из первых поединков Протофана мне показалось, что мы вот-вот увидим, как он на наших глазах задушит своего противника до смерти. При виде ярко-красного лица бедняги, высунутого языка и выпученных глаз слезы радости потекли по щекам Антипатра.
Глядя на поведение Антипатра на олимпиаде, я понял, что, хотя я знал его большую часть своей жизни, мой старый учитель в некотором роде оставался для меня загадкой.
Когда со всеми ударами, тычками, хрустом костей, сгибанием рук и общим беспределом, наконец, было покончено, Протофан вышел победителем в панкратионе. Его лицо было окровавлено, один глаз опух, и все тело было покрыто царапинами и синяками, но его улыбка была ярче, чем когда-либо, когда он принимал венок победителя за свои вторые Игры, ведь он не только выиграл панкратион, но и схватку по борьбе, подвиг, который взволновал Антипатра.
— Геркулес был первым, кто выиграл и в борьбе, и в панкратионе, — говорил он, — и за все сотни лет, прошедших с тех пор, только трое других сделали то же самое. Теперь Протофан — четвертый. Его слава переживет всех нас!
— Даже слава Антипатра Сидонского, учитель?
Антипатр вздохнул: — Что такое достижение простого поэта по сравнению с достижением олимпийского победителя?
К его чести, Протофан был великодушен в победе. После церемонии закрытия и процессии, в которой победителей осыпали листьями, он отыскал меня в толпе.
— Гордиан! Что ты думаешь об Играх?
— Изнурительно, — сказал я.
— Верно! Но для тех из нас, кто выигрывает, это стоит огромных усилий.
— Я уверен. Но можно я буду откровенен? Так называемый дух Игр ускользает от меня. Вокруг идеалов спортивного мастерства, дисциплины, благочестия и честной игры поднимается столько шума, а сами состязания кажутся мне потными, лихорадочными, жестокими и бессмысленными. То, что преподносится в виде почестей спорта, на самом деле бурлит политикой и интригами; мы даже стали свидетелями убийства! И негласное напряжение между греческой гордостью и римской гегемонией бросает тень на все. Это заставляет меня задуматься о временах, в которые мы живем по принципу ... «O tempora! О нравы!» — как говорит мой отец на нашей родной латыни.
Протофан непонимающе посмотрел на меня. Где-то по дороге я его потерял.
— Полагаю, ты сейчас отправишься на банкет победителей, — сказал Антипатр, вздыхая при мысли о том, что все победители соберутся вместе, а он этого не увидит.
— Да, и какой это будет праздник! Но прежде чем я уйду, я хотел погасить долг.
— Долг? Какой долг? — спросил я.
— Тебе, Гордиан. Если бы меня обвинили в смерти циника, мне бы никогда не разрешили принести присягу. И ты позаботился об этом! Отцы города Магнезии обещали быть очень щедрыми ко мне, вдвойне щедрыми, так как я привезу домой не один, а два олимпийских венка. Он протянул кожаный мешочек. — Это деньги, которые я привез с собой, но теперь они мне не понадобятся: богачи будут драться друг с другом за то, чтобы обеспечить меня жильем и оплатить обеды на всем моем пути домой. Поэтому я хочу, чтобы ты взял их.
И он сунул мне в руки довольно тяжелый мешок с деньгами.
— Но я не могу…
— Не скромничай, Гордиан. Цинизм в этой жизни никуда не годится, равно как и скромность. Но если ты прислушаешься к моему совету, ты пожертвуешь любую часть, которую сможешь себе позволить, храму Зевса. Это Зевс делает все возможным. Зевс дал мне победу, и я не сомневаюсь, что именно Зевс открыл тебе глаза на правду о смерти циника. А теперь мне пора идти. Счастливых вам путешествий! Если ты когда-нибудь будешь в Магнезии, найди меня.
— Какой отличный парень! — прошептал Антипатр, глядя, как он уходит. — И как тебе повезло, Гордиан. Ты должен прислушаться к его совету и пожертвовать каждую драхму Зевсу.