— Тяжело ждать, Бабка.
— Под парнем конь, а под девчонкой лавка!
— Мир изменился, Бабка, с ваших времён.
— Да уж не настолько, чтобы ты, девка, приударяла за парнем. Берись‑ка лучше за дело, люди шитья нанесли.
12
Небо бурлило сполохами. По мере того, как меркла краснота заката, открывались новые, сверкающие глаза. Отражённые в Озере, они казались пылью, отряхнутой с Млечного Пути.
Каждая душа, покидающая Землю, зажигает один астральный фонарик, поэтому их количество постоянно растёт. Только так полученное сияние освобождает их от тоски по телесности. Больше всего душ попадает на небосвод в августе, поэтому в восьмом месяце года ночное небо сверкает ярче всего — по‑язычески как‑то рассказывала Бабка.
Происхождение этой легенды она выводила от ятвягов, народа, которого язык, обычаи и великая культура погибли, остались только курганы с костями павших воинов, немногочисленные слова в речи обитателей деревень возле Озера, и приписываемые им легенды.
Может, и Нонна достигла уже своей звезды.
Три месяца уже прошло с её похорон, а я всё никак не могу поладить с собой. Тогда я не могла пойти в тайне от Бабки на сокрытие опасного золота. Поступила ли бы я так же точно сейчас, уже зная, что произошло, это другое дело. Может, ещё на один раз я отсрочила бы наступление неминуемого.
Судьба ко мне оказалась благосклонной. Меня обошло стороной следствие, как по одному, так и по второму делу.
Также никто не связал имени Веры с мужчиной, погибшим под Безрудной Горой. Кубышка отошёл в забвение. Видно, никто не стремился его опознать, и уж тем более его старые приятели. Дело было рассмотрено в текущем порядке, не покидая рабочего кабинета: водитель не справился с управлением.
После сообщения о пожаре, мы с Дедушкой самым ранним автобусом отправились в путь.
Волку я не дала знать об отъезде. На Миляде он делал электропроводку, и я не хотела его отрывать от работы. Также и со всех остальных точек зрения я стремилась, чтобы он не сопровождал меня. Я собиралась вернуться до воскресенья. Тогда, если Озеро согласится, он приплывёт ко мне на лодке, а если разыграется ветер, то поедет вокруг на старом «виллисе», который выглядит как «подстреленный» на ненормально высокой подвеске. На своём собственном!
Он купил его за деньги, заработанные резьбой по дереву, сам отремонтировал, переделал на «комби» и выкрасил в тёмно‑синий.
В Варшаве никто не знал и не мог сказать, когда судебная медицина выдаст останки Нонны. Надо было где‑то жить, в обожжённом саду уцелел только небольшой склад для инвентаря. Дедушка начал там обустраиваться, не хотел переезжать к Кардиналу.
— Не собираюсь быть приживалкой у пацана из преступного мира, — аргументировал он.
Кардинал не настаивал. Кардинал от горя замкнулся в себе. Вообще неразговорчивый, теперь он почти онемел. Он любил Нонну, годами ждал, пока она, увлечённая другими, наконец оценит его тихое, без эффектов, серьёзное чувство. Не дождался. На двадцать лет старше её, он на пороге своей старости обнаружил, что остался один и без надежды.
Я поехала к Кукле.
— Примешь нас на несколько дней?
— Кого это вас? — она сидела в кресле, в свободном маскирующем платье до пола, с очень выпуклым уже животом и всё таким же красивым лицом. Серебряным колокольчиком на костяной ручке она вызвала прислугу‑пенсионерку и приказала подать угощение.
— Меня и Дедушку.
— Тебя да, старого преступника нет. И скажи, сколько ты ещё будешь с ним нянчиться.
— Но ведь надо помочь.
— С такими не надо водиться, затягивают, как трясина.
— Я завязала.
— Ты только посмотри на себя. Ты же не можешь от них отцепиться, даже похороны должна какой‑то аферистке устраивать, а этот ужасный старик до самой смерти с твоей шеи не слезет и будет жить до ста пятидесяти лет. Ты ещё вспомнишь мои слова!
— Всего хорошего, Кукла.
— Подожди! Куда разогналась? Не сердись, ты должна меня понять.
Я понимала её и не чувствовала обиды. Она оберегала своё счастье. Она ждала ребёнка, делала, что было в её силах, чтобы он родился здоровым, красивым и умным.
Она любовалась цветами и красивыми репродукциями, просила мужа, чтобы он читал вслух приятные истории со счастливым концом, когда по вечерам она шила кофточки и обмётывала ползунки. Она перестала смотреть телевизор, чтобы прорастающей жизни не повредили зрелища войн, сцены насилия, кровопролития и репортажи о катастрофах.