...Из беседы Ж. Корбеля с туристкой-англичанкой:
— Когда мы плыли через канал...
— ...Ла-Манш, мадам...
— А потом возвращались через Дуврский пролив...
— Па-де-Кале, мадам...
«Как бы тщательно ни была организована полярная экспедиция, ей неизменно сопутствуют всевозможные неожиданности», — похоже, что американец Р. Э. Бэрд (кстати, первый достигший полюса самолетом именно отсюда, из Ню-Олесунна) сказал это про нас.
Наше терпение кончилось, и 7 июля мы с Троицким, сгибаясь под огромными рюкзаками, оставили Ню-Олесунн и в очень скверную погоду ушли в хижину на южном берегу полуострова Брёггер. Наутро погода исправилась, и мы уже стали собираться в маршрут, когда услышали сначала вкрадчивый, но с каждой минутой нараставший отдаленный гул моторов. Вертолеты! Чуть в стороне они перемахнули хребет и исчезли за его гребнем. Мы знали (договорились загодя), что они должны вернуться за нами, но когда? Если начнется заброска ребят на Хольтедаль — очевидно, нескоро. Если этого не будет — довольно быстро.
Вертолеты за нами явились через полчаса. Причина: полеты на плато Хольтедаля невозможны, оно закрыто облачной пленкой. Хоть тресни!.. Мы с Троицким возвращаемся в Баренцбург, остальным по-прежнему придется ждать погоды в Ню-Олесунне. Оценив наше терпение, вертолетчики клянутся выбросить нас подальше первым же попутным рейсом. Так оно и получилось, но накануне пришла радостная весть — наши на плато! Мы снова стали действующей экспедицией!
12 июля настала и наша очередь. Подзависнув, вертолеты оставили нас с огромными рюкзаками у Кэмп Мортона — одинокого дощатого домика на южном берегу Земли Норденшельда в устье долины Берцелиуса. Сорок четыре года назад участник экспедиции В. А. Русанова горный инженер Р. Л. Самойлович (будущий основатель Арктического института в Ленинграде) встретил здесь норвежского топографа А. Коллера, составившего в этих местах превосходные топографические карты. Еще зимой в камералке, сравнив их с картами, составленными по аэрофотосъемке 1936 года, я определил изменение ледников за двадцать четыре года. А как продолжался процесс потом, после 1936 года? Вот это я и должен был установить в нашем маршруте, который мы запланировали на две недели, обеспечив свое возвращение в Баренцбург ящиком с продуктами, оставленном в верховьях долины Грендален.
Мы снова активны, мы снова в движении, мы снова живем настоящей полнокровной исследовательской жизнью, ощущая радость бытия каждой клеткой тела. Так соскучились по работе, что тут же после высадки сбежали с рюкзаками (оставив часть продуктов и снаряжения в домике) на запад за ледник Фритьоф. В активе этого двухсуточного маршрута, помимо общей рекогносцировки, — «привязка» фронта ледника Фритьоф (здорово отступил!), образцы из морен и описание форм ледникового рельефа, а также раковины для определения абсолютного возраста с террас на высотах сто десять метров (на тридцать выше, чем у поляка А. Яна, известного ученого из Вроцлавского университета) — это продолжение того же уровня, который мы наблюдали в прошлом году у Свеагрувы, так что надежность выводов повышается.
Затем последовала серия коротких маршрутов из Кэмп Мортона.
Режим работы и отдыха был у нас арктический, то есть такой, какой нас устраивал: ведь мы пребывали в условиях полярного дня, длящегося несколько месяцев (на Северном полюсе он продолжается почти полгода!). Привычное деление суток на день и ночь здесь не действовало, и мы, поспав и отдохнув в удобное для нас время, уходили к ледникам, чтобы встретиться в нашем домике много часов спустя. Добираешься до конца ледника, определяешь свое положение буссолью по окрестным вершинам, затем очередной азимут и подсчет шагов, снова азимут и снова считаешь шаги, пока не оконтуришь конец ледникового языка. Затем идешь к следующему леднику, и все повторяется сначала. Леонид Сергеевич чаще орудует геологическим молотком или лопатой, определяет высоту морен и террас обычным барометром-анероидом. Отобранные образцы совершат далекое путешествие в Баренцбург на его... спине, хотя попозже мы наловчились «складировать» образцы и затем вывозить вертолетом. Обычная полевая практика, полевая жизнь, к которой мы давно привыкли и считаем нормальной, по которой так тоскуем в Москве.
Управившись за двое суток интенсивной работы в окрестностях Кэмп Мортона, ушли затем километров на пятнадцать севернее, где разбили палатку под изумленными взглядами многочисленных оленей, сбежавшихся поглазеть на столь редкое в их краях зрелище.