Одна встреча, имеющая отношение к подвижкам ледников на Шпицбергене, произошла у меня год спустя далеко от высоких широт, в Алма-Ате, осенью 1976 года. Там на международном семинаре «Механизм колебаний ледников» с докладом «Подвижки ледников Шпицбергена как климатически обусловленное явление» выступал польский гляциолог Станислав Барановский. Мы познакомились и быстро нашли общий язык, наверное, потому, что оба много работали на Шпицбергене и на многие явления природы смотрели одинаково.
Барановский, используя мои опубликованные данные, нашел неожиданный и перспективный ход. Он предложил рассматривать эффект подвижек как следствие приспособления ледником своего профиля к новым условиям. Прощаясь, мы договорились о новых встречах. К несчастью, этому не суждено было сбыться. В экспедиции на островах Антарктики Станислав отравился газом и в бессознательном состоянии был доставлен на родину... Осенью 1978 года, выступая на научном симпозиуме во Вроцлаве, я посвятил свой доклад светлой памяти товарища и коллеги Станислава Барановского...
В 1979 году мы продолжали наращивать информацию о колебаниях и подвижках ледников. В июле меня со студентом-помощником на польском судне доставили в лагерь экспедиции Силезского университета на южном берегу Хорнсунна. С самого начала мы оказались в сложном положении, потому что на этот раз против меня ополчились пульсирующие ледники — ледник Чебышева отрезал нам выход из лагеря в интересующие меня места. Недавняя подвижка так искромсала его напряженное тело, что было крайне рискованно идти по подтаявшим и осевшим снежным мостам. Из-за льда и частых ветров путь морем также был для нас закрыт, и то, что мы поначалу считали своеобразным плацдармом, оказалось попросту ловушкой. Лишь на двенадцатый день мы нашли выход из положения и засекли фронты дальних ледников. Когда спустя два года я сравнил полученные результаты с материалами космосъемки, расхождения оказались во вполне допустимых пределах.
Тогда же нам довелось наблюдать любопытное явление. Старый лед, пересекший акваторию Северного Ледовитого океана и вынесенный в Гренландское море (норвежцы называют его Стур ис — Большой лед), блокировал устье Хорнсунна. Впечатляющая картина: до самого горизонта — сплошная кора зеленовато-синего, колышущегося на зыби многолетнего торошенного льда, с шумом напирающего на береговые скалы. Это был совсем другой лед, чем тот, что я видел во время плавания по Северному морскому пути.
В тот год приоритет в работах экспедиции был отдан радиолокации ледников. Мачерет и его напарник Журавлев не вылезали, кажется, из вертолета, помощники им уже были не нужны. Должен признаться, однако, что историю с радиозондированием толщины льда на ледоразделе Фритьоф — Гренфьорд мы не забыли: тогда, как помнит читатель, мы с обоснованным недоверием отнеслись к данным, полученным методом радиозондирования, и были правы. Вот почему я с некоторой настороженностью спрашиваю Мачерета о результатах радиозондирования на крупнейшем леднике северо-западного района Монако.
— В среднем около двухсот метров…
— На Монако-то? Да там должно быть вдвое больше, с максимумом до шестисот...
Пока геофизики по-прежнему утюжат небо над ледниками, мы будем производить снегосъемки в области питания крупных ледников. Операция, пожалуй, рискованная, смена погоды может произойти в любой момент. Вот почему снегомерщики высаживаются всегда с солидным НЗ — неприкосновенным запасом, К счастью, он им никогда так и не пригодился.
В общем, в нашей экспедиции жизнь идет своим чередом, что-то развивается успешнее, что-то с трудностями.
Наконец-то на острове начали работать наши археологи во главе с кандидатом исторических наук В. Ф. Старковым. Старательно передаю им всю известную мне информацию. Уверен, что нам предстоит поработать вместе. Дела у них шли успешно, хотя их главный успех — открытие следов пребывания поморов еще до Баренца — был впереди. При нас археологи раскопали стоянку М. А. Рындина в заливе Решёрш, на которую Троицкий все-таки вышел в 1975 году. Материал у археологов интереснейший, и, думаю, будет полезен и нам.