— Зачем? — просипел от потугов рвоты капитан.
— А нечего на меня пялиться вытекшим глазом! — подавляя тошноту, выдавил лейтенант.
Оба, скользя по растекшейся слизи, поспешили к майору. Костя на ходу подобрал фонарик, брезгливо обтерев его от пенистой гнили. Брюки пора было выбрасывать на свалку: вся одежда пропиталась выделениями животных останков.
— Помогите перевернуть! — пыхтел у распластанного тела Павлов. Он склонился над связанным человеком непомерно огромного веса. — Только осторожно, Костя! Не зацепи ногой растяжки. Гляньте вверх!
Капитан с лейтенантом задрали головы. Над топчаном, залитым иссохшей кровью, будто перед этим на нем выпускали кишки, прямо над головой учителя висела громадная стальная… секира. Полукольцом острого лезвия она была обращена к голове жертвы, а к опорам, держащим это жуткое орудие пыток, тянулись натянутые веревки.
— Стоит одну растяжку зацепить, и секира рухнет на голову, — предупредил майор. — Принцип старой доброй гильотины.
— Чего-о? — не понял ошарашенный капитан.
— Гильотины.
— Такими орудиями обезглавливали в прежние века. Людовика Шестнадцатого с королевой Марией-Антуанеттой, — потрясенно добавил Костя.
— Историю будешь читать потом, — оборвал Виктор Иванович. — Мы развяжем этого бедолагу, а ты поищи где-нибудь воды. Быстро! Иначе он умрет от жажды.
Сарычев кинулся по скользкому полу к ржавому котлу. Пока старшие напарники возились с тучным телом, освобождая его от узлов и вынимая кляп, Костя в рекордно короткий срок катапультировался к окну раздачи пищи, схватил валявшуюся миску, заглянул в котел.
Пусто.
Бросился назад, и когда хотел перескочить натяжку — тут-то и случилось непоправимое.
Раздался противный треск. Нога лейтенанта зацепила одну из веревок. Самодельное орудие пыток пришло в движение. Где-то вверху скрипнул блок. Павлов, в долю секунды заметив обрыв растяжки, едва успел дернуть капитана на себя.
— Во-от чё-ёёрт! — заорал тот, заваливаясь набок вместе с майором. Оба упали в лужу засохшей крови, так и не успев перерезать узлы. Кляп остался во рту учителя. Стальная секира дернулась вверху, качнулась и, с оглушительным треском обрушилась на голову жертвы.
ВЖУ-УУУ-УХХ!
Острое лезвие вонзилось строго между вторым и третьим шейным позвонком. Миг — и голова учителя была отсечена напрочь.
Костя Сарычев как в замедленной съемке смотрел на это кошмарное видение. Чудовищная гильотина отсекла голову учителя буквально за миг, но для лейтенанта это показалось чрезвычайно долго. Вот стальное лезвие отделяется от верхнего блока; вот оно обрушивается вниз с математической точностью; вот падают назвничь его старшие коллеги — и ВЖУ-УУУ-УХХ! Голова учителя с еще раскрытыми от жути глазами, с кляпом во рту, с мучительным издыхающим стоном, уже катится под дно топчана. Секунда — и обезглавленное тело конвульсивно дергается в агонии.
На все про все ушло мгновение. Костя еще стоял с открытым в крике ртом, а Павлов уже вскочил на ноги, помогая подняться капитану. Все втроем они уставились на агонизирующий обрубок тушеобразной массы. Тело было настолько ожиревшим, что едва помещалось на топчане.
— Килограмм сто сорок… — зачаровано попытался определить капитан. — Так вот для чего тут были растянуты натяжные веревки.
— Чтобы кто-то о них споткнулся, — печально констатировал Виктор Иванович. — Мы не успели даже кляп извлечь, черт возьми! А ведь он мог нам рассказать, хотя бы как выглядел его мучитель. Тот, кто соорудил эту машину смерти, явно не в своем уме. Психопат, лишившийся рассудка, свихнувшись на религиозной почве. Этот изверг просто сделал то, что хотел, с той лишь разницей, что не своими руками, а нашими. Точнее, твоими, Костя.
— Простите меня… — понуро подошел Сарычев. — Поскользнулся в этой мерзкой слизи, нога и зацепилась.
— Не вини себя, — успокоил начальник. — В этой темноте сам черт ногу сломает. На твоем месте мог оказаться кто угодно, в том числе и я.
— А что со всем этим бедламом? — обвел лучом фонаря скопление голов, костей, черепов и вытекших внутренностей, капитан. — Я так понимаю, здесь и была та самая лаборатория учителя, где он обезглавливал животных?
— Скорее, его свалка. Здесь он потрошил, разделывал, расчленял, выбрасывал головы и кишки. А мясо закатывал в банки, потом уносил домой. Заметили, какая чистота у него в жилище? Там брезговал, а тут для него были все условия. Старое здание никто не посещал, никто сюда не наведывался, вот и соорудил для себя гнездо.