— Я с вами! — поспешил капитан.
Выйдя наружу, тотчас отдал распоряжения. Десять сотрудников милиции принялись за работу, разделившись на группы.
А майор принялся в свете фонарей читать вслух записку:
«Чревоугодие — третий библейский грех. Два уже было, остальные впереди. Я очищу Землю от грешников, а вы мне поможете»
Несколько секунд в воздухе висела безмолвная пауза.
— И это всё? — наконец молвил Костя.
— Всё.
Капитан недоуменно уставился на Павлова:
— Какие, к черту, два греха и третий? Какая, к бесу, Библия?
— Пока не знаю, — вертя в руках клочок бумаги, рассматривал майор. — Но что-то мне подсказывает, два наших предыдущих маньяка как-то связаны с данным преступлением. Еще не знаю как, но уверен, что скоро найду ответ.
— Почерк тот же, как в первой записке, — доложил Сарычев. Бедного лейтенанта не покидала вина, что из-за его неловкости оборвалось задание, а он так и не смог применить свое наградное оружие. — Исключительно умный индивид! — восхитился он находчивости незнакомца. — Одна записка в будке, вторая под топчаном. Причем знал, сволочь, что кто-то зацепит растяжку и гильотина отсечет голову. Просчитал всё с математической точностью.
— Вплоть до того, куда скатится голова, — согласился старший начальник. — Под топчан мог бы полезть кто угодно из нас, и записка так или иначе была бы обнаружена. Ты прав, сынок.
Спустя несколько минут три милиционера, оставив указания оперативникам, направились назад в отделение.
…Там-то и произошел последний акт этой жуткой трагедии.
Виктору Ивановичу всю дорогу не давала покоя зыбкая мысль, крутившаяся в голове.
Три греха… почему убийца упомянул три библейских греха? Как они там идут по порядку? Впрочем, не важно. До этого в Тынде и Томске они обезвредили двух маньяков. Что-то здесь было связано, что-то объединяет их в одну цепочку. Но в какую, черт возьми?
Из размышлений вывел голос Сарычева:
— Ночь наисходе, товарищ майор, а мы так и не поспали. Вы бы прикорнули в «дежурке», а я посижу у телефона.
— Дома выспимся, братец мой.
— А вдруг это всего лишь наши домыслы, что он позвонит? Не до утра же сидеть. Вдруг этот тип уже сел на поезд, укатив куда-то в Ленинград?
— Я часто ошибался, Костя? — устало присел на стул Виктор Иванович.
— Почти никогда.
— Вот и сейчас, проанализировав заново все данные, мне чутье подсказывает, что наш религиозный псих не скрылся на вокзале, а где-то тайком следил, укрывшись в помещении.
— Но мы ведь держали под прицелом каждый угол, каждый коридор.
— И много ты в темноте разглядел? Тем более, когда ползал под топчаном?
— И вы думаете, что…
— Что наш психопат дождался устроенной нами невольной казни над его жертвой, убедился в найденной нами записке, и тайком покинул столовую. Потом скрытно обошел только что прибывшее оцепление, и только тогда поспешил на вокзал.
— Значит, он никуда не уехал?
— Думаю, сейчас он как раз добрался до станции, если двигался налегке пешком. Там телефоны-автоматы. До утра позвонит. И только потом сядет на любой проходящий поезд. Я прав, капитан?
Начальник отделения кивнул. Он спешно кипятил воду на заварку. Выставил на стол вазочку с печеньем, пепельницу, папиросы. Было видно, что всеми силами милиционер пытается осмыслить заданную незнакомцем головоломку о каких-то грехах, которые еще будут продолжаться.
Прошли долгие минуты ожидания.
Время близилось к 4:00. В «дежурку» вошел тот самый сержант, что заступил в наряд еще прошлым днем. Мерно и тихо тикали часы. Поздний в эту пору рассвет не спешил сменять сумрак ночи. Луна скрылась в облаках. Чай был допит, печенье съедено. Все четверо, переговариваясь по рации с оставленной командой зачистки, склонились над расписанием поездов, на тот случай, если в авральном режиме придется мчаться на станцию. Вокзальной милиции даны были указания скрытно негласно проверять одиноких пассажиров-мужчин подозрительного вида. Костя Сарычев связался с коммутатором столицы, доложив дежурному, собранную ими информацию. Утром в 7:00 Виктор Иванович должен выйти на связь с полковником Вдовиным.
— Крутится у меня в голове мысль, но никак не могу связать ее воедино, — зевнув от бессонницы, с покрасневшими глазами, заявил Павлов. Обе записки от незнакомца лежали на столе. Почерки были идентичны.
— Не могу ухватить ниточку, бес ее возьми! — принялся мерить шагами кабинет Павлов. — Вот хоть убей! Вертится в голове, но никак не сопоставлю.