Павлову показалось, что сейчас станет плохо. Теперь он отчетливо увидел в памяти то злополучное дело, над которым работал старшим лейтенантом. Пятнадцать лет назад. Анастасия Зорина. Девушка девятнадцати лет. Двойное изнасилование с нанесением тяжелых повреждений. Ножевые ранения. Два насильника, один из которых скончался. Виновным признали третьего участника, который выдавал себя за защитника. Десять лет строгого режима.
И вот он сейчас здесь. Перед Павловым. Тот самый главарь секты, Великий Магистр, искупитель грехов.
— Вот там-то, в тюрьме, я и поклялся себе, что буду очищать всех грешников. Поклялся, что отомщу тебе. Ты не поверил, засадил меня на десять лет, а девушка умерла. Я сидел десять бесконечных лет! — потрясал кулаками хозяин бункера. — Страна жила своей жизнью. Космонавты летали на орбиту. Строились заводы и фабрики. Рождались люди. А я сидел! И когда поклялся отомстить тебе, у меня созрел план. Я стану проповедовать очищение грехов! Я стану предводителем братства. Назову его «Семь огней». Буду следовать за тобой по пятам. Где бы ты ни был, я буду следить за тобой. Буду повсюду незримо сопровождать тебя по всей жизни!
Главарь секты перевел дух. Откинулся на спинку кресла. Обвел отрешенным пустым взглядом бункер. Помощники, едва дыша, вжались головами в плечи.
— А когда вышел пять лет назад, узнал, что ты уже капитан. Потом майор. Перевелся в столичный отдел. Четыре года я следил за тобой. Женился ты, когда я сидел в тюрьме. Недавно у тебя родились внуки. И все эти четыре года я строил и переоборудовал здесь бункер. Сейчас ты в нем. Я открыл братства по всей стране. Собрал последователей и учеников. Стал очищать Землю от грешников. И тут ты встал у меня на пути, не зная, кто я для тебя на самом деле. Тебе дали щенка-помощника. И тогда я начал применять свой план в действия. Семь грехов искупления, сказал я себе. Семь библейских смертных грехов. На это он должен клюнуть. И ты… — захохотал безумец мерзким хрипом, — и ты клюнул! Сначала здесь в Тынде. Потом в Томске, Ленинграде, Ангарске, Иваново. Я узнал, что ты дружил с капитаном Орловым. Убил его, распяв на кресте. Гипнозом заставил писать кровью на стене жену Орлова. Потом послал к твоей тетушке своего помощника. Потом похитил жену с ребенком твоего лейтенанта Сарычева. Но ты и тут стал мне поперек дороги. И вот я заманил вас сюда. Мы, наконец, встретились! И знаешь, кто для тебя я сейчас?
Хозяин подался вперед.
— Я твой страшный сон, майор Павлов! Ты умрешь мучительной смертью. Но прежде, ты увидишь, как будут взрывами отрываться ноги твоего помощника. Если неправильно ответишь на три вопроса, твой щенок будет разорван медленно, по частям. Если правильно ответишь, убью одним махом обоих — так будет гуманно с моей стороны. Не забывай, сучий выродок, что из-за тебя я просидел в тюрьме десять лет! — воздел он кулаки к потолку.
…Наступила пауза. Мерцал свет. Работали нагнетатели воздуха.
Виктору Ивановичу казалось, что он провалился в черноту бездны. Воспоминания разом накатились на него, будто снежной лавиной. О, ужас! Костя! Он-то в чем виноват? Молодой лейтенант не имел к этому маньяку никакого отношения! Это его, Павлова, ошибка. Ошибка молодости, что засадил в тюрьму не преступника, а защитника девушки. Той девушки, Анастасии Зориной, что умерла потом по его, Павлова, милости.
Постепенно приходя в себя, майор стал лихорадочно искать выход, как им с Костей выбраться отсюда. Наверху тайга, кругом ходы подземелий. О помощи можно забыть — они сейчас с лейтенантом в десятке километров от завала. Тогда что? Как обвести вокруг пальца хитроумного изверга? Что предпринять?
Ища выход и продолжая тянуть время, майор перевел беседу в иное русло.
— А почему последний грех «Гордость»? Или «Гордыня» по-библейски? Почему именно он? И что собой представляет?
— Мне без разницы, в каком порядке они шли. Я менял их местами по своему усмотрению. А «Гордыня» — это чтобы твоя гордость вшивого милиционера ушла вместе с тобой, умерла, провалилась в ад. Там, в Чистилище, варясь в котле, ты потеряешь всю свою душу. И гордость в том числе. Слуги Люцифера вытянут из тебя все мирские добродетели. А заменят их теми самыми грехами. А? — расхохотался он. — Как я ловко придумал?