Ушла из его жизни, как казалось, навсегда. И была ли это нормальная жизнь, если, в итоге, он оказался тут, в Доме инвалидов?
Мог бы, конечно, сюда не угодить, если бы воспользовался услугами бывших партнёров. И ведь хотел же после авиакатастрофы — ещё до операции на позвоночник — воспользоваться. Даже чуть ли не требовал по отношению к себе скорой помощи от своего бизнес-клана, слыша их неутешительное «Ты ещё хорошо отделался, другие при падении самолёта сразу коньки отбрасывают…». Но после той операции…
После операции он будто заново родился. Противна стала ему вся эта гонка вооружения баксами. Во взглядах своих «коллег» он наткнулся на беспросветную пустоту. А главное — на безразличие.
«Ну, кому ты теперь нужен, инвалид беспомощный? Времени нет с тобой возиться» — читал он в их взглядах на фоне меркнущих обещаний о брателловской взаимовыручке.
В итоге, братва его кинула…
А подобрал — Дом инвалидов. По какой-то там социальной программе…
«И вот теперь, — соображал Роман, — если эта женщина в белом — та самая Алина, то, выходит, мы поменялись с ней местами: она на высоте, а я… в дерьме. Мне стыдно?.. За себя теперешнего мне даже более стыдно, чем за тот свой поступок по отношению к ней?.. Нет, у меня должен быть двойной стыд. Двойное отвращение к себе самому. О, чёрт возьми…»
От душевной боли ему захотелось закурить. Но сигарет не было. После аварии, в результате которой он получил травму позвоночника, при каждой выкуриваемой сигарете начинался приступ кашля, сильно мутило, часто кружилась голова (как сказал ему один врач, это ещё малоизученные и очень редкие симптомы). Поэтому легче было отказаться от курения, чем ему поддаваться.
Директор Центра реабилитации и её свита вернулись на первый этаж, и Вера туда же переместила Романа. И в тот же миг… женщина в белом обернулась в его сторону.
В руках у неё были бумаги. Она обратила взор на них, стала читать для кого-то какие-то фамилии. Затем посмотрела по сторонам. Вокруг неё, как дети у новогодней ёлки, уже сидели инвалиды в своих колясках. Она им что-то говорила, говорила, улыбаясь. Видеокамера в руках оператора вращалась то влево, то вправо…
Вера снова отошла и снова вернулась. Встала за спиной у Романа. Она что-то у него спрашивала, а он её слышал, но не слушал. Поглядывал на эту директоршу в белом. И всё происходящее напоминало ему картину одного художника, на которой был изображён белый, величественный лебедь среди непроходимого серого болота… Поглядывал и узнавал в директорше ту самую Алину и… Не верил в это. И больше всего на свете хотел, чтобы она его не узнала.
Но как только он об этом подумал, возникшая ситуация «выкатила» Романа из тени. Что же произошло?
Да просто подошедший к Алине Алексеевне директор Дома инвалидов стал с ней о чём-то беседовать и вдруг указал в сторону Романа. И она тут же подошла к нему.
«Куда ж тут денешься с подводной лодки?.. Да ещё на инвалидной коляске» — признался он себе и мгновенно оробел, скукожился, как напакостивший мальчишка, застигнутый врасплох. От невозможности куда-либо скрыться он зажмурил глаза…
— Здравствуйте, Роман Сивцов!
Первые мгновенья ему казалось, что это галлюцинация. Затем — что директорша обращается не к нему.
Но вот она снова называет его имя и фамилию и добавляет:
— Вы меня слышите?
«О, блин! Это её голос. Это точно она» — прошептал он себе самому, прежде чем открыть глаза.
А ещё в его взбудораженном сознании мелькнула, как спасательный круг, шальная мысль:
«А не прикинуться ли мне дурачком?»
Но Роман не ухватился за неё — противно стало — и открыл глаза.
Открыл и…
Увидел перед собой встревоженное лицо Веры.
— Сивцов, вам плохо?
Он мог лишь мотнуть головой. И не поднимать глаза в сторону Алины.
Не поднимал их даже после её повторно-терпеливого:
— Здравствуйте, Роман Сивцов!
Он молчал, как глухонемой. Лицо Веры исчезло с его горизонта.
Алина присела на уровне его глаз и сказала:
— Роман! В связи с проводимой нами акцией вы будете моим подопечным.